Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918 - стр. 30

Я объяснил королю, что, поскольку большинство моих коллег в Софии имеет первостепенные болгарские ордена, я предпочту не принимать эту награду. После этого между его величеством и князем состоялся разговор, в результате которого я получил большой крест – как раз вовремя, чтобы надеть его на обед, который принц Уэльский давал в Мальборо-Хаус. Когда король покидал после обеда столовую, он, проходя мимо меня, сказал: «Я так рад, что все хорошо», – но князь Фердинанд, который слышал это замечание, совсем не обрадовался. Он вставил в глаз монокль и уставился в потолок, не проронив ни слова. Хотя ему пришлось мириться с моим обществом на всем пути до Дувра, он не разговаривал со мной еще шесть месяцев после моего возвращения в Софию. Этот визит, тем не менее, прошел не без пользы, несмотря на то что князь остался не вполне доволен своими переговорами с лордом Лэнсдоуном, который, по его словам, был слишком boutonnè (чопорный – фр.).

За это время князю Фердинаду удалось улучшить отношения с Австрией и Германией. Единственным желанием Австрии было разобщить Болгарию и Сербию и ради собственных интересов склонить первую к отказу от идеи политического и экономического союза с этим королевством. В результате давления, оказанного ею на Белград, Скупщина не ратифицировала так называемый Сербско-Болгарский договор о таможенном союзе, заключенный в 1905 году, хотя он и был единодушно принят Народным собранием, а князь Фердинанд обязался действовать совместно с Сербией, если последняя будет вовлечена в тарифную войну с двойной монархией.[46] В результате Болгария, которая была на пороге разрыва коммерческих отношений с Австрией, заключила с этой империей modus vivendi[47] на основе принципа наибольшего благоприятствования, после чего Австрия сменила холодную сдержанность на дружеский интерес. Германия также отчетливо понимала, что Болгария, как самое многообещающее балканское государство, достойна серьезного внимания. Император стал необычайно вежлив с князем, и германское правительство пыталось представить себя бескорыстным другом Болгарии. В Софии открылся немецкий банк, болгарская армия получила горные орудия и артиллерийские снаряды, и были созданы условия для участия германского капитала в развитии экономики страны. Кроме того, князь Фердинанд надеялся привлечь на свою сторону германскую дипломатию и воспользоваться влиянием друга-султана для поддержки болгарских притязаний на Македонию. Его симпатии к Берлину усиливались пониманием того, что Россия была в тот момент бессильна ему помочь. С момента отставки Стамболова в основе его политики лежал скорее страх перед Россией, нежели любовь к ней, поскольку он всегда боялся разделить судьбу своего предшественника или быть убитым заговорщиками. Ослабление Российской империи вследствие развития событий на Дальнем Востоке позволило ему наконец-то вздохнуть посвободней. После падения русофильского правительства Данева в 1903 году русское влияние постоянно уменьшалось, и следующее событие, хотя и ничтожное само по себе, но постепенно принявшее международный характер, показывает, как низко пал престиж русского представительства в 1905 году.

В том году я был президентом Юнион-клуба, и господин Бахметев, который не раз пытался доставить мне неприятности, написал мне, что разорвал номер журнала «Симплициссимус» за эту неделю на том основании, что в нем появилась карикатура на императора Николая II. Письмо заканчивалось требованием ко мне как председателю, чтобы журнал больше не доставляли в клуб. Я отвечал, что «Симплициссимус» часто печатает карикатуры на других монархов и что если в интернациональном клубе, каким является Юнион-клуб, его членам будет позволено рвать любое издание, вызвавшее их недовольство, то в библиотеке мало что останется в целости. Если бы он, добавил я, прислал мне данную карикатуру и попросил бы изъять этот номер журнала, я бы передал этот вопрос на рассмотрение комитета, и даже сейчас готов это сделать, если он признает свою неправоту. Однако он отказался это сделать, и отверг другие мои предложения, имевшие целью обеспечить ему возможность достойного отступления. Он даже говорил мне, что стоит ему мизинцем пошевельнуть, и все болгары – члены клуба поддержат его. Спор продолжался больше десяти дней, и, наконец, он написал мне, требуя, чтобы я вычеркнул из списков членов клуба, президентом которого я был, его и всех его сотрудников. Поскольку я не хотел быть обвиненным в том, что я сознательно вынудил всех сотрудников российского представительства покинуть клуб, я отправил письмо о своей отставке с поста президента, и моему примеру последовали все члены комитета. На состоявшемся вскоре вслед за этим общем собрании, посвященном выборам нового президента и комитета, я кратко изложил суть событий, и мы все были переизбраны при одном голосе против – это был секретарь греческой миссии. Господин Бахметев был вне себя от ярости и с тех пор никогда больше со мной не разговаривал. К счастью, в следующем году его перевели в Токио, и после назначения в 1907 году русским дипломатическим представителем господина Сементовского мои отношения с российским представительством, особенно после встрече в Ревеле, носили самый дружеский характер.