Моя любовь когда-нибудь очнется - стр. 24
Оказавшись в положении стального шарика внутри постмодернистского автоматического бильярда, я довольно скоро расстался с последними иллюзиями. Я никогда не делился своими сомнениями с Мэгги, но в этом не было нужды. Она читала меня как раскрытую книгу, а может, просто знала. Только после защиты мы с ней откровенно поговорили, после чего я засунул подальше свою гордыню и, поборов отвращение, разослал два десятка заявлений о приеме на работу в самые разные высшие учебные заведения, разбросанные по всему американскому Югу. Я облизывал марки, наклеивал на конверты и опускал в ящик в надежде, что на каком-то другом пастбище трава окажется зеленее, но мне не повезло. Когда последнее письмо с вежливым отказом пришло из колледжа низшей ступени моего родного городка, мы с Мэгги уволились – она из кафешки, я из университета, – собрали мои книги и вернулись сюда.
Виргиния бывает очень красива, особенно летом, но по сравнению с Южной Каролиной она просто замарашка. Не успел я переступить порог родного дома, как мне стало совершенно очевидно: моя любовь к фермерскому труду имеет гораздо более глубокие корни, чем те, которые я успел пустить, пока преподавал в университете. И все же, глядя на раскинувшиеся поля, где я знавал немало счастливых деньков, я чувствовал, что мне будет недоставать моих студентов, наших горячих споров и дискуссий, а также тех редких, но драгоценных моментов, когда я замечал в ком-то из слушателей вспыхнувший огонек таланта. Да, думал я, всего этого мне будет не хватать, но только этого – и ничего больше.
Когда мы поселились на старой Папиной ферме, вода в колодце припахивала тухлыми яйцами, из водопроводных кранов постоянно капало, отчего мы чувствовали себя так, словно попали в плен к древним китайцам, решившим испробовать на нас свою знаменитую водяную пытку, а оба унитаза текли. И все же Мэгги не жаловалась. Ей очень нравился узкий, предназначенный для топки углем камин, нравились передняя и задняя веранды, нравились даже сетчатые экраны на входных дверях, которые то захлопывались на сквозняке со звуком ружейного выстрела, то принимались громко скрипеть, хотя петли я регулярно смазывал. Но самыми любимыми ее развлечениями были стук ночного дождя по жестяной крыше и «бабушкин ветерок», как я привычно называл сквозняк, проносившийся через весь дом от парадной до черной двери.
Я никогда не измерял наш дом, но навскидку могу сказать, что его площадь, включая обе веранды, составляла где-то около тысячи двухсот квадратных футов. Немного, но зато это был наш дом. Кроме того, под этой крышей на протяжении шестидесяти двух лет обитала настоящая любовь, а это тоже что-нибудь да значит.
Трактор был в полном порядке. Я вернулся к нему, как ребенок возвращается к любимому велосипеду, на котором только-только выучился ездить и у которого лишь недавно отвинтили страховочные колеса. Как только мне представилась такая возможность, я прыгнул за руль, понюхал воздух, пытаясь определить, не грозит ли нам в ближайшее время дождь, и поехал к реке. Всю дорогу я рыдал, как дитя. Папа хорошо меня вышколил, и теперь, стоило мне скинуть с себя ржавые кандалы академической науки, вырваться из пыльных, затянутых паутиной университетских аудиторий, как вернулись полученные навыки. Я вспомнил, что и как нужно делать, чтобы вести хозяйство. В первый наш год я продал опавшую хвою