Моя любимая лгунья - стр. 34

- Ты думала, я закрою глаза на то, как ты болтаешься с этим беспризорником?

Я ощутила, как ярость вспыхнула во мне и затопила все нутро, подыгрывая моему праву и желанию защищать Арсения.

- Он не беспризорник, - сквозь зубы с самым тошнотворным отвращением к этим словам произношу. – Его дом не меньше нашего. И на счетах полагаю достаточно денег. И пусть меня данный факт вообще не волнует, но ты это прекрасно знаешь.

- А что ты будешь делать с тем, что он безотцовщина? Что он попросту никто. Ни уважения, ни громкого имени, ни…

- А ты не задумывалась о том, что пунктики эти идиотские волнуют только тебя? Ты помешана на всей этой светской и политической ерунде, мама. ТЫ, но не я. Все, чего я хочу, это жить своей жизнью, а не в свете фотокамер и дурацких ужинов, на которых все улыбаются, пытаясь унизить своей улыбкой.

- Ты моя дочь, - неодобрительный вскрик. - Моя плоть и кровь. Стоит взяться за голову и прекратить то безобразие, которое ты устроила. Твое баловство во взросление и бунт не доведет до добра выборы отца. Ты должна думать о своей семье.

- Каким образом? Ну вот каким боком я повлияю на эти проклятые выборы? Он баллотируется в мэры, а все будут смотреть на то, с кем встречается его дочь? Уж мне эти глупости не рассказывай. И мы не в шестнадцатом веке. Мне восемнадцать, я имею право делать то, что я хочу, - моя речь стала громкой, а дыхание перехватило оттого, что я даже не делала пауз, защищая свои права.

Мама, бросив холодный взгляд, подошла к двери и, опустив на ручку ладонь, провернула ее, но не открыла. Видимо, чтобы завершить свой визит последним словом:

- Лучше послушай меня сейчас, чем придется потом решать эту проблему с отцом.

Настроение, взаимопонимание и доверие, согласие и многое другое, упали и разбились окончательно. Мы с ней слишком чужие.

Остаюсь в комнате. Не хочу выходить и расстраивать бабулю своим унылым видом.

Телефон пуст, видимо, Арс еще спит, да и назойливой быть не хочется написывая с самого утра. В итоге я почти впадаю в уныние, пока не замечаю книгу тети Камиллы и, вскочив на ноги, подбегаю к столу.

Пальцы снова изучают поверхность обложки. При свете дня она видится другой.

Светло-голубой фон и две тени, держащиеся за руки. Их очертания. Буквы написаны золотом. Выпуклые.

Это роман. И я хочу его прочесть. Но для этого мне нужно все-таки выйти на кухню.

Достаю мою любимую закладку, в виде открытки. Я купила ее в Париже. Ничего такого, но мне полюбилась. На столе лежат цветные текстовыделители. Не хватает кофе и батона с пастой.

Тяжко выдохнув, я выхожу. Но буквально несколько шагов делаю до гостиной и слышу маму.

- Это мой дом и тебя здесь видеть не желают мама. Поэтому я была бы тебе признательна, если ты попрощаешься с Таисией и уедешь.

Мне становится больно от слов, адресованных бабушке.

- Как бы ты ни отталкивала меня, Марина, я твоя мать и это мое право любить тебя.

- Не дави на жалость…

- Тебя так злит мой вопрос?

Не понимаю, как бабуле удается быть такой спокойной, когда мама так себя ведет с ней и говорит все эти вещи. И более того, не понимаю, чем она их заслужила.

- Ты лезешь не в свое дело.

- Я спросила берешь ли ты с собой дочь в магазин, чтобы понимать уехать до или после обеда.

- Ну конечно. Подтекст, итак, ясен.

- Не было подтекста. Если внучка уедет, я тоже. Зачем мне сидеть в пустом доме.