Моя история перемен - стр. 3
Туалет радушно распахнул передо мной свои двери. Возможная очередь сюда меня ничуть не смущала. В таком состоянии я не склонна была думать о нуждах окружающих. К тому же в нашем офисе имелась ещё одна комнатка для уединения.
Чтобы хоть немного успокоиться и привести себя в порядок у меня ушло не менее тридцати минут. Лицо всё равно осталось красноватым и припухшим, да и слёзы далеко не ушли. Они твёрдо и нерушимо стояли на страже где-то в районе груди, чтобы чуть что хлынуть новым неослабевающим потоком. Я подозревала, что и голос до сих пор мне не стал окончательно послушен. Что стоит мне заговорить, как он противной дрожью возвестит всем вокруг о моей слабости.
Но я стояла молча и последнее могла только предполагать. Мне казалось, что если я открою рот и произнесу хоть слово, то волшебная тишина моего убежища разрушится, и я буду вынуждена освободить дамскую комнату, которую занимала уже непозволительно долго. Поэтому я просто стояла без движения перед зеркалом и смотрела своему отражению в глаза.
Если бы нас тут было трое, точнее я подозревала, что нас тут на самом деле трое. Я, моё отражение и кто-то третий, самый отстранённый и разумный из нас. Тот, кого происходящее трогало меньше всего, кто просто наблюдал за нами и порой укоризненно качал головой. Так вот я смотрела в глаза своему отражению, и мне было себя жаль. Из зеркала на меня взирала некрасивая красноглазая и красноносая женщина со встрёпанными волосами. Кто-то третий понимал, что обычно я вовсе не такая, но мы с отражением считали, что такой вид будет нам присущ теперь пожизненно. Что вот она наша истинная сущность, обиженной всеми маленькой девочки, невесть как оказавшейся в шкуре взрослой женщины. Наш наблюдатель думал, что пора намотать сопли на кулак, или хотя бы подтянуть их с пола, но куда уж там…
В голове снова зазвучали резкие слова Анастасии Васильевны, и вспомнились другие эпизоды наших взаимоотношений. Она даже по имени меня никогда не называла. Почему? Арина. Что такого сложного? Нет же. Андреева, и всё тут. Губы отражения согласно задрожали, а наш третий укоризненно взялся за голову.
Ещё через пять минут я поняла, что больше так не могу. Что сейчас пойду и напишу заявление об увольнении. Пусть радуются, что добились своего. Вот выйду из туалета с гордо поднятой головой и расправленными плечами и, отбивая ритм каблуками, твёрдо войду в отдел кадров, чтобы сказать:
– Я увольняюсь!..
… хотя… нет, нет, нет, подождите-ка. Конечно, я бы не стала задирать свою мегеру. Нет уж, увольте. Всё это пройденный этап и случалось уже не раз, с меня довольно. Нервы дороже. Гораздо проще промолчать, стерпеть очередную подначку, чем потом несколько дней собирать себя по кусочкам. Нет, только не с моей нервной системой. Я давно поняла, что не могу тягаться с матёрой бухгалтершей. Она просто задавливала меня авторитетом, не давала и рта раскрыть за бурным потоком извергающихся оскорблений. Он будто сносил меня, сбивал с ног и не давал сориентироваться, а потом накрывал с головой и окончательно перекрывал кислород.
После подобных избиений младенцев я не раз обнаруживала себя в туалете, ведущей безмолвные беседы с отражением. Я себе что-то говорила, доказывала, спорила, убеждала. Я очень хотела оказаться где-нибудь в другом месте. Просто исчезнуть, но каждый раз мне приходилось делать над собой усилие и снова выходить в коридор офиса, чтобы опять пройти мимо всех сотрудников, отворачивая заплаканное лицо то от одного, то от другого. Стыдно.