Моя Гелла - стр. 36

– Я разрешаю тебе лежать на моих шторах, но только сегодня. Раз уж тебе плохо.

И поддавшись желанию узнать, такая ли на ощупь Гелла мягкая, как кажется, осторожно беру ее на руки и несу к сцене, по ступенькам и на мою постель из штор.

– Я что, сплю и во сне мой друг-грубиян носит меня на руках?

– Я тебе не…

– …Друг, я помню.

И все равно звучит, будто мы друзья, она умело играет словами, а я все время остаюсь в дураках, но это интересный спорт. Он круче, чем скандалы и примирительный секс, быть может, даже круче вспышек ревности, той самой, настоящей, с выяснением отношений. Гелла меня путает. И наш формат общения мне совершенно непривычен.

Скандала снова не случается. Вместо этого мы лежим рядом, она переползает все ближе, пока не оказывается на моей груди. Утыкается в меня лицом, прячется за своими волосами. Ее рука оказывается на открытой полоске кожи моего живота, там, где свитер задрался, но ее это совсем не смущает, или она уже спит? Кажется, мне везет больше, чем Зализанному?

– И ты что, просто уснешь? Мы не виделись четыре дня. И ты вроде опять меня игнорировала, как последняя стерва.

– А ты прям очень хочешь поругаться? Это же так скучно…

И будто чтобы убедить меня еще больше, Гелла начинает возиться, устраиваясь удобнее. Любительница обнимашек получила свое и пользуется этим на всю катушку. А я поддаюсь, и это немного ванильно. Но она засыпает, расслабляется и начинает скатываться на шторы с моей груди. Я мог бы придержать ее рукой, а мог бы дать ей свалиться и спокойно заняться переводом.

Прежде чем решение будет принято рационально, моя рука оказывается на ее спине, а потом и вторая тоже, и вот мы уже лежим, переплетая руки и ноги.

И что мне теперь делать со своей злостью? Во что сублимировать? Решу чуть позже.

Пробуждение дается нелегко, быть может, потому, что уже поздний вечер? С самого детства мама говорила, что спать на закате нельзя: голова заболит, а я все думал, почему тогда она у меня и так болит, но на сон после пяти вечера поставил себе внутренний запрет.

И вот открываю глаза, а за маленькими окошками под потолком – темно-оранжевое небо. Снаружи холодно, а внутри нашего мира невыносимо жарко. Гелла так и лежит лицом ко мне, прижимается всем своим телом к моему. За время сна она не развернулась ко мне спиной, вместо этого веснушчатый нос утыкается в мою шею, руки лежат на моей груди, будто Гелла грела их. Мы оба лежим на боку, и я очень крепко обнимаю ее плечи. Чертовщина. Прямо как у Булгакова. Со мной происходят таинственные вещи, я общаюсь с несуществующей девушкой со странным именем и ведьминскими кудрями. Гелла.

– Гел-ла. – Это имя ей совсем не идет.

Оно грубое, а Гелла мягкая. Ее имя невозможно красиво сократить, сделать более легким, обтекаемым, под стать хозяйке. Она могла бы быть Машей, Соней или Юлей, но кто-то решил, что можно назвать такое неземное, чтоб ее, создание Геллой.

– Гел-ла, – шепчу снова, чтобы привыкнуть звать ее по имени.

Не получается. Она для этого имени недостаточно порочна. Ладно, быть может, даже слишком миловидна, хоть я и не понимаю почему. Может, просто меня сбивает с толку тот факт, что мы жмемся друг к другу, как пара слепых замерзших котят? Мы настолько близко друг к другу, что я могу пересчитать веснушки на ее носу, могу изучить рисунок трещин на губах, оценить количество ресниц, отчетливо различить стук сердца. Если она откроет глаза, рассмотрю все оттенки ее карей радужки. У нее такие густые и пышные волосы, что их можно использовать как подушку, и эта мысль неминуемо вызывает у меня смех.