Моя Гелла - стр. 3

, да только мерзавец куда-то запропастился. Доктор Эльза будет недовольна. Это всегда вызывает улыбку: терапия, групповые встречи, все эти домашние задания – такая чушь! Но раз уж нужно вести дневничок, будем его вести.

Мысленно швыряю воображаемый дневник в стену, и обложка отлетает от блока, по полу рассыпаются исписанные мною листы. Воображаемые, разумеется. Можно пройтись по ним и втоптать в пыльные доски старой сцены заброшенного концертного зала все, что было пережито за последний год.

Падаю на оторванные кулисы, лежащие на полу, как шкура убитого и некогда величественного животного. Эта монументальная картина – моих рук дело. Бордовый бархат растекается по сцене запекшейся кровью, свисает до самого пола. Сорвать кулисы было не самой простой задачей, но при определенных обстоятельствах выполнимой. Рассказывая об этом на групповой терапии, я видел понимание в глазах слушающих. Не справился с приступом злости, не выдержал давление толпы и все такое. Это так смешно, что я не могу не переплетать пальцы в фигу, которую непременно прячу в карман. Они правда верят, будто помогают мне своими заверениями, что это нормально. А я и не в курсе, конечно.

Не верю в психотерапевтов и их чудо-техники. Как болтовня может помочь? С каких пор лечат не таблетки, капельницы или операции на мозге? Но мне обещали, что через год все закончится. Я подожду. Остался всего месяц. Я жду этой даты, когда все станет иначе, а меня отпустят с миром. Давайте. По щелчку пальцев в последний день сентября. Я готов!

Что. Я. Чувствую? Идиотский вопрос, который приходится задавать себе изо дня в день. Смотрю в потолок и выдумываю ответы, которые удовлетворили бы психолога. Ищу их на сетке, растянутой в четырех метрах надо мной, но, увы, ничего там не написано.

Старый концертный зал уже много лет не исполняет своей роли. Тут одни пылесборники, старинный хлам и я. На реквизите, который сюда стаскивают, удобно спать или играть в тетрис. Бархатные полотнища кулис – прекрасное место, где можно с удобством развалиться и покурить. Тут это не запрещено, потому что некому запрещать. Раз – и я опять мальчик, запертый в гараже.

– Ой, – пищит кто-то, спотыкается о мои вытянутые вперед ноги и летит в кучу бархатной ткани.

Вижу только каштановые кудри и обтянутую джинсами задницу. Девчонка. Она барахтается, чтобы встать на ноги, но ступни запутались в кулисах, и приходится ей помочь.

Кудрявая откидывает с лица волосы, садится, убирает ноги с моих коленей и тут же морщится при виде сигареты.

Она нескладная, не особо красивая. В ней все либо слишком маленькое, либо слишком большое. Крошечный вздернутый нос и большие губы, низкий рост и широкие бедра, узкая талия и глаза на пол-лица, маленькая голова и комично огромное количество волос.

– Тут нельзя курить! – первое, что вопит нескладная, прежде чем скрещивает на груди руки.

– Да что ты. Запрети!

– Запрещаю! – У нее смешной возмущенный голос, будто случилось что-то действительно страшное. Такие, как она, должно быть, все время ахают и охают, всех жалеют. Ути, моя букашечка, миленькая моя. Ах ты мой фикус несчастненький.