Моя (чужая) семья. Счастье в подарок - стр. 5

– Нет у меня для них времени, – проворчала, не желая говорить.

От продолжения разговора нас отвлёк телефонный звонок, раздавшийся из моей сумки, оставленной Ярославом на стуле возле входа.

– Лежи, я отвечу, – коротко бросил он, когда я дёрнулась, чтобы подняться, но тут же зашипела от боли, пронзившей голову.

– Нет, не надо, – испуганно пискнула я. – Это свекровь, она…

Но кто бы меня слушал.

– Добрый вечер, – бесцеремонно ответил на вызов мужчина. – С вами говорит Ярослав Романович Оболенский. Дарина попала под машину, и сейчас она в приёмном отделении городской больницы.

– Вечно с этой девицей всё наперекосяк, – услышала я недовольный голос Ольги Леонидовны. – А с её детьми мне что прикажете делать?

– Простите, а вы кем ей приходитесь? – голос Ярослава заледенел, а во взгляде отразилась ярость.

– Вам какое дело? – процедила она, но всё-таки добавила: – Свекровь.

– То есть, вы сейчас находитесь с внуками, я правильно понял?

– С внуками? – раздалось визгливое из трубки. – Этих выродков и людьми-то назвать нельзя: появились из пробирки. Мутанты разноглазые. Отметил чёрт их печатью. Так что нет, не внуки они мне.

Из телефона послышались гудки. Ольга Леонидовна сбросила вызов.

Грудь сдавило от боли. В голове зашумело, а во рту почувствовался солоноватый привкус крови. Боже, с кем я жила все эти годы? Почему не замечала той гнили, которая разрослась в душе у свекрови? Да и есть ли у неё душа, если говорит такие гадости о ни в чём не повинных малышах?

Да, близнецы родились с гетерохромией. Причём и сын, и дочь. Но я внушала им, что это их особенность. Некая изюминка, отличающая от других. Но они настойчиво твердили о дефекте. Теперь ясно, откуда ноги растут. Кажется, пора сократить общение с Ольгой Леонидовной до минимума. А ещё лучше вообще не общаться. Но Олег подобного не позволит. Мать для него – авторитет. Вот только оставлять всё как есть, я не собиралась точно.

– Значит, у твоих детей гетерохромия? – звенящим от напряжения голосом уточнил Ярослав.

– Да, – ответила резко. – Тоже считаете, что это чёртова печать? И что дети с подобной болезнью – не люди и не имеют право на жизнь?

– Я? Точно нет. А знаешь почему? – Ярослав наклонился, растянув губы в улыбке, больше похожей на оскал.

– Не знаю, и знать не хочу.

– А я всё-таки скажу, вернее, покажу.

Пристально глядя на меня, он дотронулся до своего правого глаза, вынимая… линзу.

– У меня тоже гетерохромия. Интересное совпадение, не правда ли?

На меня внимательно смотрели два разноцветных глаза, такие же, как у моих детей – зелёный и голубой.

– Что там твоя свекровь говорила о пробирке? Можно поподробнее? Да, кстати, хотелось бы знать, сколько лет твоим детям?

И почему мне кажется, что этот вопрос задан неспроста?

Паника накрыла с головой. Я ещё не осознала её причины, но материнский инстинкт бил тревогу, предупреждая о возможной опасности. С какой целью Ярослав интересуется возрастом моих детей? Почему зацепился за упомянутую свекровью пробирку? Что ему даст, если я скажу, что им по три с половиной года, если близнецы от Олега? А если нет? Если в клинике произошла ошибка и они всё-таки не от мужа? Не зря же у них нет с отцом ничего общего, хотя я и пыталась себя убедить в обратном.

От этой мысли ледяная волна страха прошлась по позвоночнику и в глазах потемнело. В ушах барабанной дробью забился пульс, и горячая струйка крови вновь засочилась из раны на лбу.