Мой знакомый гений. Беседы с культовыми личностями нашего времени - стр. 32

Сейчас в западном мире социализма, конечно же, значительно больше, чем в России. Германия, например, совершенно социалистическая страна, не говоря уже о всяких там Швециях.

Не знаю, понравится ли это высказывание Войновича абстрактному «западному миру» и Швеции с Германией, но могу подтвердить, что с социализмом я недавно повстречался в Италии, и должен в данном, чисто конкретном случае сказать о нем доброе слово. Я там, в горах Тосканы, случайно расшиб коленку, испытывал адскую боль, и мне в госпитале Косьмы и Дамиана, что в городе Пеша, дорогостоящую помощь оказали СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО. Не место здесь, пожалуй, рассказывать сагу о том, как русская страховая компания, в которую я предварительно позвонил по случаю инцидента, послала меня куда дальше, чем в Пешу, любезно сообщив мне, что никакого страхового полиса я у нее не покупал, нечего врать. С социализмом все понятно. Хорошо бы, чтоб он всегда был «с человеческим лицом». А вот не поведает ли мне старый писатель, кто, по его мнению, гнуснее – большевики или фашисты?

– Как сказал бы товарищ Сталин: «Оба хуже». Гитлера я бы, скорее, с Лениным сравнивал, а не со Сталиным. Что Ленин, что Гитлер, оба были оголтелые фанатики, а Сталин действовал аккуратно, с дальним прицелом. И Гитлер, и Сталин, разумеется, выученики Ильича, но Гитлер был более «верным ленинцем», если можно так выразиться.

Поскольку меня, как и Войновича, тоже в свое время выперли из Союза писателей, мне было очень интересно узнать, помнит ли он сейчас всех этих своих важных начальствующих писательских чертей, которые так лопухнулись, полагая, что ВСЕГДА будут карать и миловать всех отпавших от сосцов единственно правильного писательского учения – соцреализма. Строгим был ответ Войновича:

– Когда меня проклинал какой-нибудь ныне окончательно забытый «автоматчик партии» вроде советского поэта Грибачева, я думал: «Что с него взять, с этой бодливой скотины? Что еще от этого животного можно ожидать?» А вот отношение ко мне людей, которые имели репутацию «порядочных», меня задевало и задевает. Например, Евгений Евтушенко. Когда в семьдесят пятом сотрудники КГБ отравили меня в номере 408 гостиницы «Метропо́ль» и я пытался донести это хоть до кого-нибудь, он ходил и везде говорил, что все это – моя наглая ложь, что ТАКОГО НЕ БЫЛО. Я даже не знаю, отчего это было так важно ЛИЧНО для него, какое тебе, казалось бы, дело – вру я или не вру, травили меня или не травили? Это для меня тогда В БУКВАЛЬНОМ СМЫСЛЕ было вопросом жизни или смерти, это мне, а не ему демонстративно угрожали, и гласность была тогда единственной моей защитой. Он повторял это и значительно позже, уже в иные времена, когда из числа прогрессивных членов Союза советских писателей была создана перестроечная организация «Апрель». На собрании, мне рассказывали, когда речь зашла обо мне, он вдруг вскочил и снова завел свое: «Вы ж понимаете, что у меня ТАМ есть достоверные источники информации, которые утверждают, что все рассказанное Войновичем о его отравлении – фантазии». Однако, после того как факт моего отравления был публично признан представителем Лубянки на конференции «КГБ вчера, сегодня, завтра» и особенно после того, как я написал о случае в книгу «Дело № 34840», Евгений Александрович эти разговоры прекратил, но у него возникла новая тема. Он стал всем объяснять, что Войнович ненавидит его из-за мелкого тщеславия. В 1979 году в Москву приехали американские писатели Уильям Стайрон, Эдвард Олби и, кажется, Джон Апдайк. И они, дескать, запланированному американскими дипломатами визиту к «диссиденту» Войновичу предпочли поездку с Евтушенко в Переделкино, где он им читал свои стихи на могиле Пастернака. И этого я, дескать, до сих пор ему простить не могу, такой уж я злопамятный человек.