Мой жестокий и любимый - стр. 10

Дрянь взяла упаковку, чтобы выкинуть, встала и отвернулась. Я схватил её за руку и развернул обратно. Усадил на стол, где она резво раздвинула ножки и приняла в себя.

Много раз мы так заканчивали наши ужины, да и завтраки. Много раз где-то там, в прошлой жизни.

Наклоняюсь, чтобы подобрать коробки из доставки и бросить в ведро.

В этой квартире всё просто, но аккуратно. Надо признать, дрянь умеет создавать уют из подручных средств. Чисто и скромно, и я даже не ожидал от Одинцовой такой самостоятельности в отсутствии домработницы и повара. Хотя готовить она всегда умела.

Долго стою у окна, смотря на ветки старой липы, за которыми ни черта не видно, размышляя, как поступить.

Эти её «а помнишь» просто довели меня, я ведь реально начал вспоминать.

Четырнадцатилетнюю пигалицу, которая весь вечер пялилась в смартфон и ковыряла вилкой в тарелке. Мне тогда только исполнилось восемнадцать и семейные ужины меня совсем не интересовали. Я, конечно, был вежлив с гостями семьи, но о чём мне было говорить с малолеткой? Она была похожа на страусёнка на длинных ножках, худая до рези в глазах, улыбалась широко, демонстрируя скобки на зубах, и краснела под взглядом собственных родителей, ища одобрения в каждом своём действии. Других отпрысков у Одинцовых не было, и всю свою энергию они направили на воспитание единственной дочери.

Однако эта самая малолетка через два года покорила моё сердце. Изменилась, расцвела, наполнилась женственностью, да и мозгов прибавилось, что уж там скрывать, у нас обоих. Я сам от себя обалдел, и от неё тоже. До её совершеннолетия гулял с ней за ручку, позабыл об остальных бабах и чувствовал себя самым счастливым на этой грёбанной планете. Мне никто не был нужен, только она. Мы строили планы на будущее, она поддерживала меня, когда свалил из универа и перевёлся в военное училище. Поддерживала, когда вся семья была против. Я думал, мы вместе навсегда, потому что знал, чего хочу, знал, что сделаю её счастливой, а она меня.

Но я даже не догадывался, что первое же испытание разделит нас.

Чёрт, покурить бы сейчас, но я начал отказываться от этой дряни. И от той, что по-прежнему спит в комнате, мне тоже надо отказаться раз и навсегда. Не хочу, чтобы моя жизнь превратилась в сюжет «Осеннего марафона». Я уйду и забуду этот адрес, а стерва будет знать, что даже качественным сексом ничего не вернёшь. Хотя она, конечно, сегодня очень старалась.

Уголок рта ползёт вверх в циничной усмешке.

Вот так мне и надо о ней думать, как о дряни, которая решила, что стоит ей раздвинуть ноги, так я забуду про её отвратительный во всех смыслах поступок.

Предателей не прощают.

Возвращаюсь в комнату, подхватываю ремень с пола, продеваю в петли джинсов и, пока застёгиваю, думаю, как поступить.

Разбудить или нет? Уйти по-английски? Или поговорить? В данной ситуации даже не знаю, что лучше. Её оба варианта ранят. И сегодня мне почему-то уже не так весело от этой мысли, как вчера. Чувствую себя каким-то подлецом. Хотя она сама виновата. Не я. Она. Своими руками всё разрушила.

Подхожу к дивану и сверлю затылок стервы пристальным взглядом.

- Эй, просыпайся.

Не реагирует. Всё-таки я сильно её умотал.

Кладу ей ладонь на спину и слегка встряхиваю. Стерва что-то бормочет. Я повторяю, только сильнее.