Мой скрытный - стр. 39
Маму вытаскивала сама. Я не считала её состояния прихотью и выкрутасами, потому что знала, как сильно она любит меня и папу… Любила папу. В те месяцы я старалась заменить ей двоих. Поддерживала, взяла на себя быт, выслушивала еë терзания, успокаивала пьяные рыдания, уговаривала обратиться к психотерапевту, смотрела с ней видео о расставаниях, отношениях, умении преподносить себя и открыться для новых знакомств. Казалось, в свои юные годы я заранее впитала все травмы, с которыми могла бы столкнуться дальше, а маме будто никак не отзывалось, она всячески отрицала, что ей нужна профессиональная помощь.
Парадокс, но, несмотря на происходящее безумство, когда мать и дочь будто поменялись местами, мы остались с ней очень близки. Мамино горе сплотило нас и усилило взаимопонимание. Эта женщина с самого детства дарила мне столько любви, ласки и доброты, что я не могла не ответить тем же в трудные для неё дни. Конечно, было крайне тяжело видеть её в таком состоянии, но к счастью это закончилось, как страшный сон, оставив лишь отголоски из тихого плача вечерами, когда мама позволяла себе выпить вина. К выпивке с годами пристрастилась, оправдывая это одиночеством. Даже спустя несколько лет продолжала грустить по отцу и никого не хотела видеть рядом, хотя отчаянно в этом нуждалась. Впрочем, пережив пик депрессии, свои проблемы мама стремилась от меня скрывать, но не видеть этого было невозможно – живём на одной территории.
О том, как не повторить маминых ошибок, знала наизусть. Они с папой были красивой парой, но мама всегда любила больше. Она встретила его в студенчестве: заметного для всего потока парня. Добилась его сама, влюбившись, как кошка. Из кожи вон лезла, старалась, пылинки с него сдувала. Была, как утверждают психологи в интернете, «во всём удобной», забывая говорить о том, чего хочет сама. Жила в собственной сказке, пока папа от неё не устал.
В порыве гнева иной раз называл её безвольной или навязчивой, а в год их расставания при мне вызвал мамину истерику словами: «Знаешь, иногда я задаюсь вопросом, а любил ли тебя вообще? Может ты сделала так, что у меня не осталось выбора?» Это послужило началом конца. После той сцены мама плакала у меня на руках о том, что он намекнул на раннюю беременность. С тех пор я охладела к отцу. Ненавидеть его не могла, не выходило, ведь он всегда ко мне хорошо относился, но вера в искренность его любви испарилась. Он меня не хотел. Что касается мамы, та в традициях избитых клише сокрушалась о том, что посвятила этому бессердечному человеку лучшие годы своей жизни. Я же не понимала, как можно злиться на кого-то за собственные решения. Но была ли мама виновата в том, что любила искренне и неприкрыто?
«Всё будет хорошо», – повторила одними губами, глядя на фотографии, приклеенные на стену над моей кроватью. Среди них успела появиться одна новая, снятая на Лерин полароид. Как-то раз она делала фото и, раздавая их нам, подписывала карточки четверостишиями. Мне досталось весьма символичное:
Мне бы только не ляпнуть в шутку –
Удержаться и промолчать,
Не сказав никому, как жутко
И смешно по тебе скучать.*
На фото мы с Ратмиром были практически рядом, разделяемые лишь Алькой. А меня держала за руку Оля, стоя с другой стороны. Все мы беззаботно улыбались оттого, что Лерка умело нас смешила. Теперь я часто смотрела на эту фотографию и представляла, что мы стоим на ней рядом и между нами нет преград. Как бы тогда всё было? Мне стоило сказать маме, что ей не о чем беспокоиться, что у меня нет планов встречаться с этим крутым, но наглым, легкомысленным и в чём-то скрытным парнем, но я сказала именно то, что лежало на поверхности. А будет ли всё хорошо?