Мой персональный миллионер - стр. 37
Я поверила баланс — пополнен. Надо Дуне звонить. Но набрать номер сестры не успела — телефон зазвонил. Герман Елисеев — так и написано. Ладно, хоть без отчества. Я взяла трубку сразу же.
— Я стою тут, под окнами, — начал Герман без приветствия. — И не знаю, где твоё. Рапунцель, сбрось свои волосы!
Я дошла до окна, придерживаясь за спинки кроватей. Открыла створку, перегнулась. Герман стоял и смотрел вверх, задрав голову, а на груди у него замысловатая переноска-кенгуру, в которой видно Соньку. Живая. Пытается кулачок в полосатой варежке грызть. У меня слёзы на глаза снова — да что ты будешь делать!
— Я решил, что ты захочешь на неё взглянуть, — сказал он в трубку, хотя я и так слушала его — всего третий этаж. — Вот и привёз.
— Спасибо, — отозвалась я хриплым голосом.
— Теперь мы поедем — нас няня ждёт. А ты давай, закрывай окно, а то ещё месяц не выпустят, мороз ночью был.
Он помахал на прощанье и пошёл прочь. Я тоже помахала и послушно закрыла окно. Через минуту телефон тренькнул и показал фотографию Соньки, снова грызущей кулачок, но уже в автомобильной люльке.
Я полила свои цветочки, съела биг-мак, расставила гостинцы в шкафчике. Скоропортящееся следовало подписать и унести в общий холодильник, но я махнула на это рукой — все равно не съем.
До Дуньки я — ожидаемо — не дозвонилась, а через час снова набрала Германа.
— Ты где? — спросила я, словно ожидала мужа с работы, приготовив ужин, а он задерживался.
— На работе, — спокойно ответил он. — Миллионы на дороге не валяются, приходится стараться.
— А Соня?
— А Соня дома. С самой лучшей в мире няней.
Странно, но сейчас, увидев Германа и свою дочь вместе, я бы предпочла, чтобы неизвестной няни вообще не было. А вдруг она плохо следит за моим ребёнком? Вдруг Соня голодная? А Герман с малышкой смотрелись так гармонично… Глупости. Пусть лучше с профессиональной няней. Я погрузилась в свои мысли, Герман терпеливо ждал, когда я из них вынырну. Я слышала, как мерно гудит двигатель автомобиля, звучат клаксоны других машин — мой миллионер где-то в пути. И вдруг я опешила — где-то на заднем фоне заплакал ребёнок.
— Это ребёнок, — уверенно сказала я.
— Где?
— У тебя там ребёнок.
— Вполне возможно, я сейчас стою на парковке перед торговым комплексом.
Я прислушалась. Хлопнула дверь, детский плач стал тише.
— Это Соня плачет, — решила я.
— Неправда.
— Что я, плач своего ребёнка не узнаю?
Герман вздохнул, я даже услышала все оттенки усталости и горечи в этом вздохе.
— У тебя паранойя. Все дети плачут одинаково. Лечись, давай, я побежал.
И отключился. Неужели и правда — паранойя? А если нет? Какой смысл Герману таскать моего ребёнка по городу? Однако мысли не унимались. Я перезвонила ещё, но он не взял трубку. Ответил смс, что не может говорить. Ну как так? Говорить не может, а писать может?
К вечеру я совсем его измучила. Снова требовала кроссовки. Пыталась сбежать из отделения в тапочках, но двери были заперты. Нас — потенциально заразных, наружу выпускать не спешили. Медсестра говорила, что выписать меня не имеет права, надо ждать врача. Где врач — непонятно.
В восемь вечера, когда мне снова сделали волшебный укол, после которого не болит уже ничего, кроме попы, в которую кололи, а в голове звонко и пусто, мне пришло ещё одно сообщение. Соня на руках у симпатичной пожилой женщины. Женщина улыбается, Соньку держит уверенно. Чистенькая, вроде приличная… Хотя… Разве можно вот так с ходу по одному фото понять, приличен ли человек? И подпись: «Самая лучшая няня в мире. Успокойся».