Мой любимый глюк - стр. 9

В конце концов бедная старшая медсестра, на своем веку повидавшая немало, и вырастевшая двоих парней, покраснела как маков цвет, закашлялась и отвернулась.

Я же…

А тоже отвернулась. Мне необходимо было отдышаться и прийти в себя.

Мужское начало было потрясающего вида, что и говорить. Не скажу, что я была таким уж знатоком в этом вопросе. В конце концов, не так много мужчин было в моей жизни. Однако сравнение было явно не в их пользу.

Да ладно начало.

А вот эти его белокурые, длинные волосы, которые разметались по неудобной больничной подушке, вот они довершили дело.

Ну, здравствуй, глюк. Явился наяву.

И я, девушка выдающихся достоинств, к которым относится еще и весьма крепкая нервная система, не выдержала увиденного и тихо уплыла в обморок.

Последней моей мыслью была одна, утешительная:

– Ну, хоть к Павлу Егорычу идти не надо.

Не глюк!

– Зоя, Зоенька, что с тобой?! – тем не менее, даже находясь в обмороке, я услышала обеспокоенный крик Антонины Ивановны.

Надо же. Я всегда думала, что обморок – это такое состояние, в котором только чернота, пустота и тишина. А тут слышу.

Похоже, вовсе не в обморок я упала. А просто-напросто кратковременно отключилась, от недосыпа и переживаний.

– Все хорошо, – прошептала я, и почувствовала, что лежу, и так мне хорошо, что и подниматься не хочется.

Я лежала и наслаждалась. Чем?

Да хотя бы тем, что просто лежала. Правда, не скажу, что лежать мне было очень уж удобно.

Что-то довольно чувствительно упиралось мне в бок, да и жестковато было. В конце концов я открыла глаза. Глазам моим явилось чрезвычайно обеспокоенное лицо старшей медсестры, а выше нее белел больничный потолок.

Потолок?

Я попыталась сесть, но тут почувствовала, что меня что-то держит. Дернулась раз, другой. Наконец догадалась повернуться. Боже ты мой!

Я лежала на больничной койке, рядом с обалденным мужиком, который держал меня в кольце своих рук, не выпуская.

– Антонина Ивановна, – прошептала я и дернулась в третий раз. – Я что, прямо на него свалилась?! На пациента?

Старшая медсестра развела руками, и только кивнула головой.

Мужик же, похоже, опять впал  в то самое состояние, которое можно назвать комой. Однако не так давно мы уже были свидетелями, чем эта так называемая кома у него сменилась.

– Помогите, помогите мне выбраться, – прошептала я, упорно пытаясь выползти из его объятий.

– Вот черт, как схватил!

– Да ты дура, Зоя! – тут же подумала я. – Лежишь рядом с таким мужчиной, что божежтымой, а единственное твое желание – вырваться из его объятий. Нет чтобы наслаждаться до последнего.

Я стала вертеться и так, и эдак. Но все было бесполезно. Я беспомощно посмотрела на Антонину Ивановну, и чуть не заплакала.

Еще бы.

Войди кто, и лицезрей этакую картину, так меня быстренько без выходного пособия отправят. И на мамины заслуги не посмотрят, и на мои выдающиеся профессиональные. Завистников-то хватало. Та же Танька.

Антонина Ивановна, быстро сообразив, в чем дело, птичкой кинулась к двери, и закрыла ее на ключ.

Я облегченно вздохнула.

Расслабилась, и как-то вот незаметно для себя прямо вытекла из таких желанных, в другое-то время, объятий.

– Ффу-у…, – выдохнула я. Рядом со мной выдохнула и старшая медсестра, надев колпак, который сиротливо валялся на полу.

Мужчина же, мой двухнедельный глюк, причмокнул губами, еще сильнее сжал объятья, даже не заметив, что теперь обнимает себя. Что-то опять пробормотал и повернулся на бок, подставив нам для лицезрения шикарную задницу.