Мой личный доктор - стр. 32

Звоню вначале в справочную службу, узнаю телефон травматологии. Затем набираю уже его. Мне надо знать, где Ткаченко сейчас: в частной клинике или в приёмном отделении.

— Травматология, — спокойно отвечает девушка.

— Добрый день, скажите, пожалуйста, — задыхаюсь, путаю слова, мама стонет, и мой голос приобретает истеричные оттенки, — доктор Ткаченко сейчас на приёме есть? Он сегодня работает?!

Услышав утвердительный ответ, называю свои имя и фамилию. Говорю, что у меня срочный случай! И бросаю трубку. Мужик вызывается нас подвезти. Я не могу помочь маме, он тащит её к машине, смотрит на меня и, наверное, думает, что у нас вся семья такая чокнутая. Но, честно говоря, мне всё равно.

До травматологии мы доезжаем за считаные минуты, мужик снова помогает. Но бросает нас у дверей, ибо в магазине у него остался ребёнок. Я очень боюсь за маму и сломя голову влетаю в отделение.

Внутри сегодня не так многолюдно. Ткаченко в белоснежном медицинском костюме стоит у регистратуры, опершись о стойку, ждёт.

Не соображу, как правильно выразиться. Задохнувшись, не могу сформулировать мысль. А он смотрит на меня совершенно спокойно. Я бы даже сказала — надменно. И не двигается.

— Удивлён вашим звонком. Как это называется, Ульяна Сергеевна? Экстренный случай? Петух клюнул в жо? Не с вашим активным образом жизни ссориться с травматологом.

В горле застревает слюна. Кашляю, подавившись.

— Но я давал клятву Гиппократа, поэтому, Ульяна Сергеевна, так уж и быть, — осматривает меня с ног до головы.

Подхожу к нему вплотную, снова кашляю, хватаюсь за халат. От удушения он спасти меня не пытается, ждёт, пока сама прочищу горло.

— Хотя что-то не пойму: что вы на этот раз повредили? Сломали мозг, придумывая, чем меня унизить? Обе ноги функционируют, последние пальцы вроде на месте. Положение перпендикулярное поверхности земли.

— Помогите мне! — Тащу его, схватив двумя пальчиками за белую ткань.

— Если там ваш раб Шурик, то я беру самоотвод. — Упирается доктор, идёт медленно и очень важно.

— Там моя мама!

Он смотрит мне в глаза, затем срывается с места. И, ни слова больше не говоря, выбегает на улицу, где Наталья Викторовна, вытянув ногу, сидит на бордюре. Возле неё собрались врачи сокрой помощи, оказавшейся поблизости, но Ткаченко всех расталкивает и, выкатив из-под навеса кресло-каталку, тут же становится профессионалом до мозга костей. Больше никаких шуток. Сейчас он врач с большой буквы. Люблю, когда он такой. В смысле не люблю, конечно, просто таким он не настолько сильно меня бесит.

— Шейка бедра?

— Нет, по ноге проехали тележкой в супермаркете, — морщится мама.

— Отлично!

— В смысле? — стонет громче, кривясь и хватаясь за сердце.

Я стою рядом. Поясняю для неё:

— Привыкай, мама, Константин Леонидович всегда так делает. Радуется, что травма не очень тяжёлая.

Он тут же разувает её, шевелит стопой, затем усаживает на кресло. Укатывает в отделение. Как могу спешу за ними.

Но Ткаченко, глядя мне прямо в глаза, грубо захлопывает перед моим носом дверь.

Вздохнув, падаю на сиденье напротив двери. Я, конечно, понимаю, что доктор должен работать с пациентом и моя мама не ребёнок, с которым можно находиться в кабинете врача. Но всё равно обидно.

А ещё, несмотря на нашу ссору, бабу с собакой, ребёнка подруги, её великую любовь и миллион других причин, по которым я должна дорогу переходить, увидев его напротив… Когда наши взгляды встречаются, я вижу блеск в его глазах. И всё повторяется…