Мой город 7: Дарья - стр. 7

Ледяная стена, холодная как нечто прилетевшее из другой вселенной, чужеродный разум земли. Он хочет поглотить все и вся на этой планете, всю радость и счастье, и вселить в нас холод и безразличие. Порой это ему удается. Человек неспособен различить, где есть зло, а где добро. Порой добро – это зло, и зло это добро, а порой иначе. Все в этом мире эфемерно, и добро и зло в том числе.

Дарья смотрела на мать и ей почему-то стало жаль ее. Жаль, потому что в ней не было того добра, которое присуще человеку и женщине в том числе. Ведь женщина – это в первую очередь мать, а потом женщина и все остальное. Дарья понимала, что ее мать не испытывала никогда таких чувств. Не испытывала никогда материнской любви и любви к само́й себе. Для нее самое главное в ее жизни была ее работа, и больше ничего.

В это самое время рядом с Дарьей появилась София. Она сидела возле нее и говорила следующее:

– Сия Ваша мама, Вы видите ее. Она молчит и смотрит все в окно. Она не обращает на Вас никакого внимание. Ей только нужен свой удел. И тот удел есть СССР. В зародыше его она родилась. И воспитана была КПСС, властью диктатора своего. Тот диктатор – красный флаг и пентаграммы две, звезды и серпа с молотом на флаге. Его называли – террор, и властью дьявола его называли. Но перемены есть, и власть звезды пятиконечной свергло воля высших сил, и Вы Дарья способствовали сему. Век перемен, и век реформ, Вы ждете лучшего от жизни. Но где же лучшее? Ведь Вы стали инвалидом. За власть и перемен диктатов на диктат. Ведь власть любая это есть диктат, а не диктат не есть он власть. Вы видите, сидящею перед собой женщину, которая была истинной приверженицей диктата. Она служила алому террору. Но ведь террор это не есть сама же власть? Как власть любого из диктата.

И отвечала Дарья так:

– Диктат и власть два разных понятия сущности жизни политиков.

– Бедное дитя, еще так глупа. Власть и диктат – две целые объема власти, которая равняется коррупции той власти, которой служит тот диктат. Служит, как служила Ваша мать ему.

– Это так, – согласилась Дарья. – но все же она меня любит. – с надеждой на то, что она права говорила Дарья. – И хоть она сделала меня инвалидом, она любит меня.

– Любит, убивая?

– Возможно, она того не осознавала, и сделав меня инвалидом, спасла от чего-то еще?

– Чего же?

– Не знаю.

– Вы противоречите сами себе. – сказала София. – Как можно сделать несчастливым человеком, притом, осчастливив его? Согласитесь, ведь в Вашем случае это безумие?

Дарья ответила:

– Я чувствую, что матушка меня любит. Любит несмотря ни на что. И пусть она для всех монстр, она есть мать, и матерью останется. Ведь если бы она меня не любила. – предположила Дарья, то она бы точно, я знаю, что посмотрела бы на меня, и даже не стала бы сидеть рядом со мной. – затем Дарья посмотрев на Клавдию Ивановну Мщэртц, нежно спросила. – Ведь я права, – и с еще большей нежностью добавила, – мамуля.

Клавдия Ивановна Мщэртц посмотрела на свою дочь. Дарья видела, что из глаз ее матушки лились горькие слезы. Затем она обняла Дарью, и что было мочи, воскликнула:

– ПРОСТИ!!!

Дарь прижалась к Матери, и крепко обняв ее, спросила:

– Почему?

Но Клавдия Ивановна так и не ответила на этот вопрос. Она даже не знала, что ей ответить. Ведь Дарья уже видела прошлое. Тень тех событий, которые предшествовали трагедии. Клавдия Ивановна это чувствовала, и не могла сказать, почему произошло, так как произошло, а не иначе.