Мой год отдыха и релакса - стр. 9

– Когда будешь приходить, пиши на конверте свое имя и вкладывай в него чек. Платежи идут туда. – Она постучала по деревянному ящичку на ее письменном столе. В такие ящички в храмах собирают пожертвования на свечи. Медицинская кушетка в кабинете была вся в кошачьей шерсти, а в изножье валялись маленькие куклы «под старину» с облупленными фарфоровыми лицами. На столе соседствовали обгрызенные плитки гранолы и пластиковые контейнеры с виноградом и кусками дыни, древний, как мамонт, компьютер и все те же географические журналы.

– Что привело тебя сюда? – спросила доктор. – Депрессия? – Она уже вытащила из ящика блокнот с бланками рецептов.

Мой план был прост – врать напропалую. Я все тщательно продумала. Сказала ей, что у меня уже полгода проблемы со сном, пожаловалась на нервозность и приступы отчаяния при общении с окружающими. Но как только я стала декламировать заученный заранее монолог, то сразу поняла, что во многом все так и есть. Я не страдала бессонницей, но была несчастна. Когда я пожаловалась доктору Таттл, то, странное дело, это принесло мне облегчение.

– Мне нужно что-нибудь такое, что успокаивает, я точно это знаю, – искренне сказала я. – А еще что-то, что приглушит потребность в общении. Я уже на пределе. Помимо всего прочего, я сирота. Вероятно, у меня посттравматическое стрессовое расстройство. Моя мать покончила с собой.

– Как? – спросила доктор Таттл.

– Порезала запястья, – солгала я.

– Хорошо, что ты мне это сказала.

У нее были рыжие кудри. Шейный корсет, который она носила тогда, был весь в пятнах от кофе и еды. Еще он выдавливал кожу на ее шее к подбородку. Лицо доктора напоминало морду бладхаунда – все в складках и обвисшее. Запавшие глаза прятались за очень маленькими очками в проволочной оправе и с толстенными линзами. Мне никогда толком не удавалось посмотреть ей в глаза, но подозреваю, что они были безумными, черными и блестящими, как у вороны. Ручка, которой она пользовалась, была длинная и лиловая с лиловым пером на конце.

– Мои родители умерли, оба, когда я училась в колледже, – продолжала я. – Это произошло несколько лет назад.

Казалось, она с минуту изучала меня; ее лицо было бесстрастным и неподвижным. Потом она перевела взгляд на свой блокнотик с рецептурными бланками.

– У меня прекрасные отношения со страховыми компаниями, – будничным тоном сообщила она. – Я знаю, как играть в их маленькие игры. Ты вообще когда-нибудь спишь?

– Едва ли, – ответила я.

– Сны?

– Только кошмары.

– Понятно. Сон – это ключ. Большинство людей нуждаются в долгом сне, от четырнадцати часов и больше. А в наше время все вынуждены вести неестественный образ жизни. Дела, дела, дела. Бегом, бегом, бегом. Ты, вероятно, слишком много работаешь. – Она что-то нацарапала в своем блокноте. – «Радость», – сказала доктор Таттл. – Мне это слово нравится больше, чем «веселье». «Счастье» я вообще не люблю тут использовать. «Счастье» – слишком цепкое слово. Тебе следует знать, что я отношусь к тем, кто понимает тонкую разницу в значении слов, если речь идет о состоянии человека. Конечно, главное – хороший отдых. Ты хоть знаешь, что означает слово «радость»? Р-А-Д-О-С-Т-Ь?

– Да. Типа «Обитель радости»[1], – сказала я.

– Печальная книжка, – заметила доктор Таттл.

– Я не читала.