Мой бывший холоп - стр. 47
– Какой вздор! – запальчиво возразила Александра. – Да больно мне это нужно!
Даша задорно рассмеялась:
– Даже спрашивать незачем: твоя горячность все мне сказала!
– Костя уехал? – поспешила сменить тему Александра.
– Как видишь, – вздохнула Даша. – И мне пора ехать, чтобы успеть к обеду домой. Я бы осталась, но maman, чего доброго, не поверит, что я была у тебя.
– Поверит, когда увидит, что ты возвращаешься в моем экипаже, – улыбнулась Саша. – Не тревожься, все будет хорошо!
После обеда Софья Аркадьевна пошла в свою комнату, чтобы немного вздремнуть, а Александра с маменькой уселись на террасе пить кофе.
– Расскажи мне о матери Сурина, – попросила Саша.
– О матери Сурина? – с замешательством повторила Любовь Даниловна. – Но… я почти не помню ее! Когда я приехала сюда, она еще служила горничной в доме, но вскоре умерла.
– От чего?
– Была в наших краях эпидемия. Я не помню подробностей, ведь прошло двадцать лет. Тогда много людей умерло. Мы с твоим отцом, бабушкой и тобой провели это время в Смоленске. Помню, был карантин, и в город никого не пускали... Потом мы вернулись в имение, и я узнала, что несколько наших дворовых скончались. Среди них – и горничная Танюша, мать Сурина. Точнее, тогда он еще был не Суриным, а крепостным мальчиком Сережей.
– А с кем он жил после смерти матери?
– С дедом. Его дед служил у нас конторщиком. Он был умный и толковый мужик, Сергей от него научился грамоте и конторскому делу.
– Вот как? – задумчиво протянула Александра. – А братьев и сестер у Сергея не было?
– Нет. Ведь его мать не выходила замуж.
– Как? Почему?
Любовь Даниловна на минуту замялась.
– Видишь ли… Крепостных девушек брали с юного возраста в барский дом, и они оставались там на долгие годы. Барыни привыкали к служанкам, и им не хотелось менять их. А замужняя служанка – это ведь плохая служанка. Будет постоянно ходить на сносях и думать не о господах, а о муже и детях.
– По-моему, это ужасно – запрещать женщине иметь семью.
– Сложно сказать, что хуже – быть дворовой прислугой или женой крестьянина. Ведь женам крестьян тоже приходилось несладко… да и сейчас для них ничего не изменилось! А женщины, взятые в барский дом, не надрывались на тяжелой работе, их не избивали мужья и не унижали свекрови. Конечно, барыни тоже могли обидеть, но… тут куда не кинь, везде получается клин, как говорится в пословице.
– Да, это верно, – кивнула Александра. – Но как забеременела эта Татьяна, мать Сергея? Ее… совратил кто-то из дедушкиных знакомых? Или не совратил, а попросту изнасиловал?
Любовь Даниловна вспыхнула:
– Помилуй, дорогая, что за нескромные вопросы! И я же ничего не знаю: ведь это случилось за десять лет до того, как я обвенчалась с твоим отцом… Да, кто-то из приятелей дедушки, гостивших в Дубровицах. Тот самый дворянин Сурин, фамилию которого носит сейчас Сергей.
– Мерзко поступил этот Сурин, что и говорить, – осуждающе заметила Саша. – Но раз он все-таки признал сына, то он не совсем конченый человек. А он жив сейчас или нет?
– Кажется, нет. По слухам, он и признал сына от крепостной только потому, что был уже при смерти и хотел искупить грех ветреной молодости. Так что Сергею здесь крупно повезло. Правда, говорят, что отец ему ничего не оставил, потому что к моменту их знакомства успел разориться. Так что свое богатство Сергей Николаевич нажил сам, собственными трудами.