Мой бывший бывший-2 - стр. 61
А она упрямится.
Как же все-таки хочется зажать эту козу в темный угол запирающейся изнутри спальни и заняться прикладной, кхм, дипломатией. И только ощущение, что еще не время, и останавливает. Но и та ниточка уж слишком тонка.
Да, мы еще ничего не обсудили.
Да, она не знает ничего из того, что было восемь лет назад, почему именно я повел себя как мудак.
Жажда все равно иссушила меня уже до такого состояния, что я скоро начну скрипеть при ходьбе.
Но надо ждать. Сколько — не ясно. Столько, сколько понадобится.
Сейчас время для светлой книжки с болтающейся кверху ногами рыжекосой девчонкой на обложке.
— Пеппи Длинный Чулок? — в этот раз я задеваю пальцы Викки совершенно случайно и все-таки успеваю уловить, как она едва заметно вздрагивает от соприкосновения.
Весь день сегодня как морской бой: попал, мимо, снова попал, еще два раза мимо…
— Маруська её любит, — Вика ежится, глядя в сторону от меня. Желание обнять её, отогреть, заставить перестать чувствовать этот озноб накрывает меня плотно, приходится на пару секунд даже затаить дыхание, чтобы не дышать духами Викки и не искушаться еще сильнее.
И язык нужно прикусить пока. Слишком уж несвоевременные слова с него сейчас рвутся.
Вика уходит, оставляя нас одних, а мы с Машкой гасим свет, оставляя для чтения только прикроватную лампу. Я присаживаюсь на край кровати, моя малышка доверчиво устраивает голову на моем плече…
Нет, я просто не могу отказываться от этого насовсем.
Чтобы завтра этот вечер оказался единственным моим семейным и на следующие восемь лет?
Нет уж. Мне нужно преодолеть упрямство Викки, и вернуть свою семью я хочу сегодня больше, чем когда бы то ни было. Чтоб впереди у меня была целая тысяча таких вечеров. Чтобы я больше не упустил ни дня из детства моей дочери.
Когда Машутка, наконец, задремывает на моем плече — я некоторое время неловко сижу, боясь пошевелиться и её разбудить. Спугнуть это странное мгновение.
Тем более, что оно означает только одно — мой вечер все-таки кончился. И выйду из спальни — буду вынужден оставить и Вику, и дочь.
Лишь когда в дверь тихонько постукивают, я все-таки осторожно спускаю голову дочери на подушку, поплотнее укутываю её в одеяло и, напоследок погладив по темной, растрепавшейся косичке, тихонько выхожу.
К моему удивлению ждет меня тут не Вика, намекающая, что пора бы и честь знать, а Светлана.
— За мной пришел Козырь, — сообщает она по какой-то причине мне, — ждет меня у дверей и уже три СМС-ки мне угрожающих послал. Мне пора и все-такое. А не то Козырь разберет сие здание по бревнышку, и сами будете виноваты, что вовремя меня отсюда не вытолкали.
— А Вика?
— Она уснула, — Клингер смущенно морщит нос, уводя глаза в сторону, — там, внизу. Кажется, я её слишком напоила. Ну, или кто-то вытрепал ей нервы, и они объявили сонную забастовку. Не знаешь, кто бы это мог быть?
Ну, понятно, и почему она явилась ко мне — тоже. За мной приходить некому.
В гостиную я спускаюсь осторожно, стараясь не топать.
— Зря ты бережешься, она крепко спит, — Светлана задумчиво берет со стола бутылку с вином и принюхивается к ней, — ужасно коварная вещь, оказывается, это ваше вино тридцатилетней выдержки. Ну, а еще кто-то совсем не умеет пить, но это, конечно, случается.
Спящая Вика кажется гораздо более беззащитной, чем бодрствующая. Сразу видно, что днем на её плечах пребывает слишком много забот, которые отпускают её только во сне.