Мост над Огненной рекой - стр. 40
Девушки пели славу Яриле, а прочие притопывали и прихлопывали. Все пока были трезвы – до пира с его пивом и медовой брагой еще далеко, но всех уже переполняли задор и возбуждение в предвкушении целого дня веселья, игр, плясок, праздника молодой крови и живоносной силы богов, земли и людей. Сегодня было не время для тревог – в велики-дни людская вражда утихает.
Ведица, уже умытая, причесанная и прибранная, в нарядной «ярильской» сорочке, бегала от одного окошка к другому, хотя увидеть толпу за тыном все равно не могла. Дивляна выглянула из-за занавески бабьего кута, и Ведица живо закивала ей. Обе они знали, зачем пришел народ. За ними.
Песню допели, настала тишина – люди ждали, переговариваясь, улыбаясь и переглядываясь. Везде слышались смех и возгласы. Наконец волхвы и старейшины начали вежливо, негромко постукивать посохами в ворота. Среди народа поднялся беспокойный гул. Теперь уже никто не смеялся, все обменивались различными предположениями. Волхвы стали стучать громче, с нетерпением. Дивляна, к тому времени принарядившаяся, прошла в гридницу, где Аскольд сидел с воеводой Хортом и кметями.
– Что-то, княже, ленива нынче челядь – ворот не отворяет, тебе о гостях не докладывает! – сказала она, хмурясь от такого непорядка. – Ради велика-дня и дело забыли? Горянец! – Она оглянулась и нашла взглядом тиуна, надзиравшего за княжьей челядью. – Что стоишь, будто просватанный? Старейшины пришли, волхвы и жрецы пожаловали – а тебе и дела нет?
– Да говорил я князю, матушка, не изволь гневаться. – Горянец поклонился и метнул виноватый взгляд на князя. – Да не велел он отворять…
– Не велел? – Дивляна перевела взгляд на мужа и высоко подняла брови. – Что так? Что ты, княже, будто в осаде от своих же людей? Народ невесть что подумает.
– А что, много собралось? – Князь оглянулся на воеводу.
– Да порядочно… народу – дождем не смочить![8] – ухмыльнулся тот.
От улыбки его обычно хмурое лицо просветлело. Стало видно, что и он когда-то был молодым и до сих пор помнит веселые безумства, которые творил на Ярилины дни, будучи неженатым парнем, заодно с товарищами.
– Да уж, воевода верно говорит… гостисто, – подтвердил и боярин Держава. – Само собой, ведь велик-день… Не пора ли и тебе, княже, трогаться? Сейчас Ярилу с Лелей поведут. Леля-то готова?
– Леля спозаранку готова, – подтвердила Дивляна. – Не пора ли, княже? – вкрадчиво добавила она, склоняя голову с четырьмя заушницами с каждой стороны.
Муж мог сердиться сколько ему угодно, но что он будет делать, если весь народ на ее стороне?
– Ведица не пойдет, – отрезал Аскольд. – И княгиня не пойдет. Опасно им выходить! – пояснил он старейшинам и кметям, в изумлении воззрившимся на него. – Оборотни, вон, на самой Горе рыщут, не могу я сестру, жену и сына нерожденного в такое время из дому выпускать.
Но мстительный взгляд, который он при этом бросил на Дивляну, подтверждал, что вовсе не об их безопасности он заботится.
– Но как же! – боярин Держава от растерянности едва мог вымолвить слово, не в силах сообразить, как объяснять совершенно очевидные вещи. – Ярила же! Леля же! – Он обернулся к Дивляне, словно в поисках поддержки: уж княгиня-то верно знает, как важно их присутствие на празднике!
– В такой день сам Ярила нас защитит! – заверила мужчин Дивляна. – Я не боюсь.