Москва винтажная. Путеводитель по московским барахолкам - стр. 8
Блошиные рынки – это дивный феномен, дошедший до наших дней из глубины Средневековья. Автору видится, что блошиные развалы России стоило бы включить в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО. А что, есть же в нем дуга Струве и Убсунурская котловина. Чем «Левша», переживающий сегодня не лучшие времена, хуже? Этот спонтанный и непредсказуемый рынок с бессистемными завалами хлама долгое время находился в пределах Москвы, у платформы Марк, затем перебрался в Лианозово, а теперь влачит жалкое существование у железнодорожной платформы Новоподрезково. Зато Измайловский вернисаж кажется почти вечным. Возникший в незапамятные советские времена, прошедший сквозь бури пере стройки, развал СССР и обновление России, сегодня он чувствует себя совсем неплохо. Не в последнюю очередь, конечно, благодаря приезжим интуристам, на которых он, собственно, ориентирован. В столичных путеводителях для иностранных гостей он гордо фигурирует под названием Izmailovsky Market. Многие отмечают, что прейскурант здесь ниже, чем на Красной площади или Арбате. При этом цену несложно сбить: достаточно вступить с торговцем в полемику: «За эту вещь я бы столько не дал» – или просто указать на уступчивого конкурента, которого якобы повстречали на пути. Если «Левша» славится вещами из советского прошлого, то Вернисаж не брезгует сувенирными и, в общем, бесполезными в фокусе нынешней истории вещами. Часто его за это хают – мол, присутствует излишняя попсовость. Хотя не думаю, что в этом дело. Один из завсегдатаев Измайловского вернисажа Ростислав Шевяков, филолог по образованию, а по призванию поэт, утверждает, что, если не жалеть времени на поиски, обязательно станешь владельцем уникального артефакта.
Такие места – не только кладезь для чудесных обретений, но источник вдохновения для писателя. Сколько любопытных, захватывающих и занятных историй можно собрать в блокнот или записать на диктофон. Прогулки по подобным местам очень глубоки и насыщенны, но одновременно и очень утомительны. Здесь нельзя смотреть вполглаза – пропустишь удачную находку или, что хуже, потеряешь нить повествования.
По словам одного букиниста, исколесившего всю Европу вдоль и поперек, а теперь в силу возраста осевшего в антикварной лавке на Большой Никитской, жизни везде завались – в дыхании слова, в незаштампованности мыслей, в ощущении полноты переживания.
«Каждый человек – это мир, который с ним рождается и с ним умирает». Не помню, кто сказал[3], но это сильно и это правильно: в нашей голове столько мыслей, фраз, фантазий – совершенно неописуемые вещи, которые создаются вмиг и рушатся вмиг. Человеку, которому есть что сказать, мне кажется, положен личный биограф, ну, как бесплатный адвокат, что ли. Чтоб по закону, в рамках федеральной госпрограммы. Он должен ходить везде хвостом и записывать, записывать…
Если разобраться, каждому есть что сказать, и эта книга – своеобразная попытка автора показать читателю блошиные развалы современной Москвы глазами и устами их участников – опытных перекупщиков, предприимчивых торговцев, подпольных коллекционеров, вольных художников, интеллигентных профессоров и докторов наук, малоимущих пенсионеров, криминальных нуворишей и просто отчаянных авантюристов, охотников за экзотическими безделушками и подлинными раритетами. Похожих историй, распыленных в интершуме сплетен, слухов, пересудов и прочей базарной болтовни, море разливанное, люди передают их из уст в уста, как условный сигнал, – и эти сигналы, запеленгованные, расшифрованные и собранные под одну обложку, убеждают меня, как автора, исполнить роль не столько гида, сколько жизнеописателя, того самого личного биографа для благородной плеяды нескольких героев, уличенных в одном и том же «преступлении»: неравнодушном отношении к сакральной старине. Именно им автор говорит «спасибо»: за перлы среди хлама, за дискурсы и экскурсы, за веру в ментальность вещизма, за фанатичную преданность идеалам, как бы наивно и избито это ни звучало.