Москва-Ерофеево - стр. 6

Девушка заплакала. Я плакала тоже. Пришли медсёстры с поста – пожилые милые дамы, принесли с собой для меня шприц со снотворным. И я, закрыв глаза, отдала себя на милость всепоглощающей темноте, впервые за долгое время погружаясь хоть и не в здоровый, но глубокий сон.

И всё закончится вот здесь

В большом доме на тысячу окон

И все закончится на мне —

Одном из тысячи стёкол.

Я больше не увижу тебя,

Твой взгляд, твой смех и объятья.

Я больше не буду, скуля,

В надежде звать тебя, звать я…

На следующий день было знакомство с врачом. Медицинский персонал здесь всех называет «девочки». Мой врач проводила меня до своего кабинета, поговорила со мной. В другую клинику, с более свободным режимом с моими порезами нельзя. Здесь говорят с завистью, что там почти как в санатории.

Назначили уколы и по 1/2 таблетки снотворного на ночь.

Была беседа с психологом. Много плакала – вытаскивать из себя события произошедшего было очень больно. Все говорят, что это Он плохой, но разве, если бы я была хорошей, он сбежал бы от меня? Это все я, никчемная старая уродина.

Здесь очень не хватает музыки. Спасаюсь тем, что у себя в голове напеваю любимые песни.

«Останемся здесь

В невыносимо полной

Пустоте,

Где нет ни книг,

Ни стереосистем.

Остановить бег

И, наконец,

Прижать тебя к себе

В дали от чаек…»2

Меня перевели в палату номер два. А на подушке номер 22. Везде двоечки, мое любимое число. Забавно. Разрешили забрать очки, книги и, пока никто не видит, я, воровато оглядываясь, спрятала фигурку порга в карман тёплой кофты.

Рядом со второй палатой реанимация. В ней всегда закрыты двери, и там кричат. В прошлую среду там был только один мужчина, он кричал как кит несколько раз в день. Пару дней назад появилась женщина – она кричит утром и вечером. Лежа в относительной тишине вечерней палаты я прислушивалась к этим крикам и пыталась выявить какую-то закономерность этих звуков. По минутам или хотя бы, по времени суток, но нет. Крик, не привязанный к движению минутной стрелки, свободный от хлопков дверей и разговоров вокруг, разливался по коридору, натыкался на преграды в виде растений, влетал в дверные щели палат и будоражил тех, кто ещё способен сопротивляться наркотическим снам.

Я тебя увидела

Ты и правда такой

И вонь от тебя

Тащилась,

Как из пасти собачьей.

Заблудившийся гений,

Трусливый герой,

Хрупкий маленький зай -

Не иначе.

Я увидела так,

Будто я не во сне,

Я учуяла запах -

Какое блаженство

Утопать в реальном,

Хоть и дерьме,

Чем каждое утро

В твоём совершенстве.

Мне несколько раз в день делают уколы. Сил хватает лишь на то, чтобы сходить в туалет и доползти до столовой за чаем. В голове отчаянные мысли, горячие и тяжёлые. Я больше никогда не прикоснусь к Нему. Не потрогаю его волосы, не смою бережно и трепетно свою кровь с его бёдер. Не уткнусь носом в трепетную ямочку ключиц. И не увижу, как он любуется мной. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Все это теперь – только в прошлом. А я – застрявшее в настоящем недоразумение. Он даже не знает, где я. Потому что к чему? К чему Ему такая как я? Утренняя истерика обычно сменяется апатией. На завтрак ем йогурт, который привезли родители. Пью чай. Здесь кружки из пластика, а тарелки – металлические миски. Вилок и ножей нет. Кашу, суп, второе – все приносят в больших вёдрах. И ты, выполняя роль своеобразного конвейера передаёшь тарелки с горячей едой до края стола. И с отвращением смотришь в свою тарелку.