Москва - стр. 42

11 | 00885 Без видимых на то причин

      8037 Что-то ослаб к Милицанеру

                 И соприродному размеру

                 Ему подобных величин

                 Через прозрачного меня

                 Уходит жизнь из этой сферы

                 Иные, страшные размеры

                 Ночами ломятся в меня

                 Но я их пока не допускаю

На мой конкретный облик примериться на время, необременительное для них по причине их вечности, ласково отставляя.

11 | 00886 Выхожу я на улицу Волгина

      8038 Вижу: бродит ужасный злодей

                 Посреди неразличных людей

                 От меня же он не укроется

                 Подхожу к нему как полагается:

                 Я узнал тебя, страшный злодей!

                 Он кричит и как червь извивается:

                 Что ты делаешь между людей

                 Проклятый?! – и скрывается

                 Лающий

                 Воющий

Взвывающий голосом протяжным, мучительным, неисчезающим, тянущимся от самой Сибири, нитью кровавой по дну Оби и Енисея проскальзывающий, шнуром толстым через Уральский хребет переползающий, переваливающий, под Волгу ныряющий, Москву по кольцевой дороге охватывающий, в центр ее влетающий, ввергающийся, свивающийся, вскидывающийся фонтанами черной земли и асфальта, камня полированного, золота обрамляющего,

и на небо обратным фонтаном крутящимся уходящий.

11 | 00887 Ведь вот ведь – малое дитя

      8108 А вырастет простою бабой

                 И будет думать все: куда бы

                 Девать себя, а то когда бы

                 Была бы малое дитя —

                 Все плакала бы безутешно

                 До наших дней – и всякий грешный

                 Устыдился бы

Сокрушился бы сердцем тонким, морщинистым, прослезился бы, голову бы свою твердую пеплом усыпал бы и снова, снова слезами залился бы.

11 | 00888 Две юные совсем девицы

      8120 В кафе-мороженом сидят

                 Напротив их сидит поэт

                 И смотрит нежные их лица

                 Потом он им и говорит:

                 О, юные!

                 Нежные!

                 Невообразимые!

Поражающие душу щемящим чувством видимого

с высоты моего сокрушительного возраста, лет убегающих, срока приближающегося, уже выглядывающего из-за вашего нежно-холодеющего плечика, в мои глаза пристально через ваши головы вглядывающегося, но еще сохраняющего видимость молодости ваших лет, чтобы ловко увертываться при грациозном повороте головок ваших маленьких и чистых, для быстрого взглядывания за спину существа в чем-то вам самим подобного, но уже стянувшего черты лица своего, то есть и вашего тоже – милые! худенькие мои! – стальной сетью необратимости, невозвратимости, неотвратимости, невозвратности в это тихое предвечернее кафе, мягким холодком детского мороженного овеянного, невозвратимости взгляда поэта меланхолического лелеющего, знающего и наполняющего все окружение и ваши чистые бескачественные личики, мордочки лисьи, спинки лягушачьи, ручки беличьи сиянием смиренного, неподвластного еще ему в свободном, своевольном пользовании, но лишь эпизодически, набегами тайными, случайным взблескиванием чернеющих глаз фосфорических, поворотами нежного тела юности взвращающейся, беспредельного и неоднонаправленного Эроса.

11 | 00889 Первая конная, пан и барон