Московский городовой, или Очерки уличной жизни - стр. 34

послышалось какое-то дикое пение на мотив известного романса «Ее уж нет, ее уж нет». Мы обернулись.

– На чем он помешан? – тихонько спросил я смотрителя, указывая на поющего больного.

– Это оставленный за штатом квартальный надзиратель. Пункт его помешательства еще не совсем исследован, но, как видно, отчисление от должности сильно-таки тряхнуло его. Вы заговорите с ним – он весьма спокойно держит себя.

Предложением я, конечно, сейчас же воспользовался.

– Как ваше здоровье? – робко спросил я несчастного.

– Благодарю, благодарю! – ответил он, протягивая руку. – Я здоров, но несправедливости одолели меня; если хотите, я вам подробно напишу обо всем, хотите?

– Хочу, – с участием ответил я надзирателю.

– Потому этого я не могу переварить, – продолжал больной, – что я человек религиозный и, вследствие этого, был именинником десять раз в год: на Петра-апостола, на Петра-митрополита, на Петра-блаженного, на Петра-мученика, на Петра, папу римского, на Петра-бессребреника и т. д., а теперь, вдруг, я буду именинник только раз в год. Протестую! Это немыслимо, я не переживу, потому терпеть не могу несправедливостей».

Какое-то время среди москвичей еще ходила поговорка: «Лучше пить водку, чем бояться квартального», но с годами ее забыли.

Лефортовский полицейский дом

Будочник

(литография 1830-х гг.)

Bеликая русская литература подарила миру не только образы Онегина, Печорина или князя Андрея Болконского. Среди хрестоматийных литературных персонажей хорошо известен и герой Г.И. Успенского – будочник Мымрецов. Его служебное кредо, выразившееся в словах «тащщить и пущщать», навсегда стало символом тупого полицейского произвола. Но здесь дотошный читатель может возразить: «Мымрецов, как следует из текста рассказа «Будка», служил в провинции. Тогда при чем здесь славная московская полиция? Где Крым, а где Нарым?»

Что же, попробуем разобраться.

Для начала отметим, что во всех городах России, где имелись полицейские команды, стационарные посты размещались в специальных будках. Более того, в период правления Николая I их предписывалось строить по всей территории империи по единому, «высочайше утвержденному», образцу.

Что же касается Москвы, то в ней существование этих специфических строений отмечено еще в начале XIX в. Так, указом Александра I от 23 марта 1802 г. отставным солдатам предлагалось поступать в московскую полицию «для употребления сторожами при будках». В 1862 г., когда было составлено инвентарное описание городского имущества, в городе насчитывалось 389 полицейских будок.

«По наружному виду будки разделяются на большие и малые, – писал в газете «Наше время» С. Натальин, – при некоторых устроены конюшни и сараи, но число таких весьма ограничено; будки с конюшнями стоят на окраинах Москвы, как ширяевская, например, расположенная на Ширяевом поле. Внутри города находится только одна будка с конюшней. Из будок весьма ограниченное число каменных; большая часть строятся деревянные».

Полицейская будка № 1. Чертеж фасада и план.

Будки стояли на площадях или на перекрестках улиц и получали, как правило, названия либо по местности, где они располагались, либо по имени ближайшего храма. Из-за последнего обстоятельства в одной части города насчитывалось несколько «Спасских, Никольских и Знаменских» будок. Только при обер-полицмейстере А.Л. Потапове (1860–1861) полицейские будки были пронумерованы, однако построенные позже номеров так и не получили, а носили лишь традиционные названия.