Московский Джокер - стр. 50

Итак, прикинем же все-таки, что же происходит?

Десять тысяч стеллажей, по кейсу в каждом. В каждом кейсе – миллион. Умножить один миллион на десять тысяч Саня мог и без арифмометра. Один миллион умножить на десять тысяч равняется десяти миллиардам.

Десять миллиардов.

Баксов?

Долларов?

Восемьдесят тысяч лье под водой?

Несколько дней назад Сане на глаза попалась газетная заметка. В ней приводились данные о так называемом СВР, свободном валютном резерве страны. О том, что после выборов президента СВР России составил всего четыре с чем-то миллиарда долларов.

Итак, чтобы не говорить лишнего, перед Рашпилем в свободном пользовании находилась сумма, в два с половиной раза превышающая свободную валюту Федерации. Откуда-то сверху, из-за стеллажей, а точнее сказать, равномерно отовсюду, шипел потихоньку гадский фоновый звук. Так могла шуметь уже выключенная, останавливающаяся кофемолка. Или пылесос, где-то за три комнаты. Или работающий персональный компьютер.

Китайскому философу Чжуан-Цзы приснилось, что он бабочка и летает по летнему лугу среди цветов. Проснувшись, Чжуан-Цзы уже не мог решить, кто же он такой. То ли он философ Чжу-ан-Цзы, которому приснилось, что он бабочка, то ли бабочка, которой снится, что она Чжуан-Цзы.

Так и Рашпиль не мог решить, не зарезал ли его Старшой, быстро и безболезненно, еще до того, как он полез в вагон? И, стало быть, не находится ли он уже в раю или по крайней мере в его предбаннике?

В реальности ничего подобного, конечно, произойти не могло, но фоновый гадский звучок доказывал, что все в этом гадском вагоне включено и все схвачено. Что весь он, от запломбированных стальных стенок снаружи до зеленой, райской долины внутри, – весь на учете у адских сил. Весь целиком на мониторинге, весь до последней молекулы просвечивается, прослушивается, записывается и передается хрен знает куда.

Пломбированный вагон однажды уже кто-то пригонял. Рашпиль где-то читал об этом. Но, кажется, не сюда, а в Питер.

Он понимал одно: если его еще не сделали и он еще не в загробном мире, то, что бы он теперь уже ни делал и как бы себя ни вел, теперь все едино – то есть его заделают в самое ближайшее время.

Конечно, он обречен, потому что попал на Марс. А на Марсе без скафандра не живут. Разве что прихватить один такой кейсик?

Если бы он был один, такой кейсик, то прихватить его было бы не менее опасно, чем посадить за пазуху гремучую змею. В обычном мире такой чемоданчик искали бы на суше и на море, с помощью батискафов и аэростатов, по его следу шли бы джульбарсы, паханы и шестерки. Но здесь, в этом зеленом Эдеме, таких сказочных чемоданчиков было аж целых десять тысяч. И не то что исчезновение одного пройдет незамеченным, нет, конечно. Просто Санек как-то ощутил, что если его убьют, а это, в общем-то представлялось неизбежным, то не за один чемоданчик, а за все. И не за то, что увел, а за то, что увидел. То, чего простые смертные да не узрят.

В мозгу Саньки затрепетала мыслишка, что когда денег столько, то дело уже не в них.

«Эх, Мурка, Маруся Климова, прости люби-ма-ва», – замурлыкал Саня про себя, чтобы хоть частично затормозить поехавшую крышу.

Он выключил фонарик и положил его в рюкзачок с остальным инструментарием. В одной руке держа кейс, а в другой рюкзачок, ориентируясь на чуть белеющий прямоугольник проема, подошел к выходу.