Московский Джокер - стр. 14
До каждого человека может дойти только та информация, которая соответствует его месту в табели о рангах. Бывают, правда, нестыковочки. Вот на них-то Олегу Воронову и удавалось иногда обращать внимание. А иначе… стал бы он размышлять.
В отделении Петухова был такой лейтенант Гринько, которому не надо было ничего объяснять насчет полномочий полковника Воронова. (Ибо он и сам имел некоторые полномочия, не вполне соответствующие званию лейтенанта милиции.)
Гринько быстро выяснил, что с утра Петухов обозначился в скверике около пивной, видимо, проводил там профилактическую работу. И вроде бы даже кого-то забирал. Но в отделение никого не доставил.
Наверное, штрафанул или так отпустил. Но спустя несколько часов опять мелькнул у пивной ненадолго. Вот пока и все, что выяснил Гринько.
А по документам в отделении и вообще ничего. Так что официально, считай, бесконфликтным было последнее дежурство капитана Петухова.
Воронов поблагодарил Гринько.
А через полчаса он уже поднимался из полуподвального помещения пивной в скверике, с растопыренными пальцами обеих рук, унизанными, как крупными желтыми перстнями, кружками жигулевского.
Прислушавшись к мужикам, кучкующимся вокруг стоящих прямо на траве бутылок, Воронов быстро выделил два ключевых слова: Марло и прокуратура. Выходило так, что Марло – кем бы он ни был – пришили неделю назад, а в прокуратуре лепили, что еще вчера он был жив. Недоверие, смешанное с уважением к рассказчикам, а их было трое, вызывал сам факт, что их доставили не в отделение, а в прокуратуру. Тут же, как водится, имелись доки-законники, которые согласны были «век свободы не видать», но клялись и божились, что так не бывает, «не лепи, понял, горбатого», что трое нигде не были, а керосинили заодно с Петуховым прямо в рафике.
Но трое рассказывали складно, приводили детали допросов и обстановки у следователя, так что почтенное общество не знало, чью сторону и принять.
Воронов одному поставил для знакомства пива, другому дал денег, чтобы он сбегал за портвейном, после чего на него перестали коситься.
А после второй выставленной «белой» перестали обращать на него особое внимание. Приняли за вполне своего, то есть за деталь окружающего пейзажа.
Крупно лажанулся капитан Петухов на том, что исполнил, казалось бы, несложную просьбу своего знакомого. Но он уже заплатил за это. Крупно фраернулся следователь Никонов, исполнив просьбу своей тещи и надеясь, что все будет шито-крыто.
Ну да он не коренной москвич. Откуда же ему было знать, что это за объект такой – пивная на Смоленской?
И уж вот так по-крупному ошаршнулась сама Виктория Рейнгольд. Нашла к кому обратиться, да уж, видно, с утра и в запарке. Иначе не нарушила бы основного правила разумных людей, к коим себя причисляла: сначала подумай, а потом сделай.
И вот теперь ее маленькое, невинное анонимное расследование обсуждалось гласно и громогласно, судилось вкривь и вкось несколькими десятками разгоряченных зеленым змием мужчин. Ее бездумное и неподготовленное обращение к зятю, разумеется, оставалось им неизвестным.
Но дискуссия только начиналась, из-за кустов подтягивались новые силы. И до чего бы они могли договориться за неделю-другую, если не случится новая сенсация.
Но у Воронова не было недели-другой, да они были ему и не нужны. Он шел по следам одного убийства, а попал на публичный диспут о другом. Убрали какого-пижона с экзотической кличкой Марло, причем не то неделю назад, не то прошедшей ночью. Дело принято к ведению городской прокуратурой. Но если, как утверждает следователь, это действительно произошло несколько часов назад, то уж больно лихо это все. Гм-гм, знаем мы наши темпы.