Московские были - стр. 23

Был момент, когда я во время очередной ссоры со Степаном как-то необычно посмотрела на Веню, когда мы сидели и обсуждали в кафе после встречи у Вали мою первую попытку написать детективный рассказ. Он внезапно посерьезнел:

– Оля, между нами ничего кроме дружбы не может быть. У меня семья в Саратове, да и здесь в Москве есть женщина, с которой мы в неплохих отношениях. Кроме того, ты хоть и в ссоре со Степаном, но для меня всегда останешься его девушкой.

Как он догадался? Какая я глупая.

Мне стало неудобно от такой отповеди, больше я не пыталась закидывать удочки, хотя повторяю, Веня мне всегда нравился. Историю о Вениной московской подруге рассказала мне как-то у Вали Елена Владимировна, но это было значительно позже.

Этот самый детективный рассказ я начинала писать три раза. Расскажу о нем тоже позже.

Валя нашла мне в 1979 году вариант обмена моей комнаты на более хорошую, расположенную в доме на 3-й Тверской-Ямской. Это практически центр Москвы. Оттуда был согласен перейти какой-то алкоголик. Но нужно было доплатить ему тысячу рублей. Таких денег у меня не могло быть в принципе. Помогла Нина. Она познакомила меня со старым заслуженным художником, членом Союза и даже одним из важных членов закупочной комиссии. Не буду тревожить его светлую память. Назову его Викентий Нилович. Очень хороший был человек. Условия договора были простые: он оплачивает разницу, а я сопровождаю его как натурщица и по жизни в течение года. Собственно, все оговаривала с Викентием Ниловичем Нина, она к таким вещам относилась очень рассудительно, а мне даже стыдно было это обсуждать. Но выслушала я Нину достаточно спокойно.

Викентию Ниловичу было за семьдесят пять. Он жил совсем рядом с улицей Горького. Двор дома выходил на Козицкий переулок. Квартира просторная, большой холл, гостиная, две спальни, одна из которых была всегда закрыта, и кабинет.

И все комнаты очень высокие. Викентий Нилович однажды обозвал свою квартиру генеральской. Впрочем, он и был генералом, только от живописи. Меня поразило, что на больших книжных полках стояло много старых чуть коричневатых фотографий. Викентий Нилович объяснил просто:

– Я ведь из старинной служивой семьи. Здесь не только мои друзья и знакомые, здесь и фотографии семьи моего дяди. Он до революции жил в этой квартире.

И добавил, показывая на статуэтки, расставленные на комоде, на изящный столик, стоящий чуть в стороне, на парные картины мужчины и женщины, глядящих с противоположных стен друг на друга:

– Помнишь, в фильме «Следствие ведут знатоки», там еще Каневский играет, старая дама говорит следователям: «Старые люди – старые вещи». Как будто про меня сказано.

Я приходила к нему каждую субботу утром, он всегда радушно встречал меня, называл ласковыми именами: душечка, милая, ласка. Когда он в первую нашу встречу назвал меня лаской, удивилась:

– Почему? Почему вы меня так назвали?

– Ты очень гибкая, грациозная. И все время настороже. Расслабься, ничего плохого тебя не ожидает. Мы просто побеседуем, ты будешь сидеть на софе, а я сделаю несколько набросков.

Мы прошли в студию, которая была на том же этаже. Он устроил меня на софе, только в кино видела такую, а сам пристроился за небольшим столиком с листами бумаги и карандашами. Вообще, с ним мне часто приходилось видеть что-то впервые. А он многое повидал на своем веку. Смеялся, что в детстве видел даже Николая Второго. И с ним я познакомилась со многими осколками давно ушедшего мира двадцатых и тридцатых годов. Но об этом потом. А пока я сидела на софе в не очень удобной позе, подложив под себя ноги и неестественно повернув голову. Викентий, так он просил меня называть его дома, несколько раз подходил ко мне, менял немного мою позу, отходил на несколько шагов назад, недовольно хмурился, опять менял позу, но она его не удовлетворяла. Свои наброски он не разрешил смотреть: