Москаль - стр. 36

– Не просто так, Александр Иванович.

Шеф, словно почувствовав, что немного хамит, чуть выправил положение. Все-таки «ты, Александр Иванович», это не так колет, чем голое тыканье.

– Я веду к теме нашего предыдущего разговора. Я не забыл, как ты, наверно, надеялся. Скажи, надеялся, думал, что у Дира-командира семь пятниц на неделе.

Елагин стал смотреть на одноглазую рыбу на стене.

– А суть в том, что я видел, по телевизору видел, этих наших воинственных хохликов. Как их отправляют на поддержку пиндосам. Отличное словечко, правда? Так наши ребята звали американцев на Балканах. Так вот, Александр Иваныч, у меня во время этой передачи появилось отчетливое ощущение, что это не живые люди, а телевизионное пушечное мясо. Бывают, ты ведь знаешь, такие пронзительные психологические миги, когда вдруг разом приоткрывается огромный кусок истины. Ты не ждал, а он обламывается тебе в личное пользование. Бывало?

Гость ничего не сказал, а хозяин вдруг гаркнул:

– Ника, чаю. – Посмотрел на майора. – А, может, кофе?

За кофейком философствование продолжилось.

– Я обратил внимание на то, как меняются с ростом капитализации нашего общества моды высших кругов. Для мужиков, по возрастающей: машины, дачи с саунами, самолеты, яхты. Для бездельных жен: фитнес-теннис, дизайн интерьера, коллекция собственной бредовой одежды, дизайн ландшафта, ну и там еще бог знает что. Так я решил шагнуть дальше и одновременно совместить женскую и мужскую линии. Понимаешь?

– Еще нет.

– А уже можно было бы, когда б ты был внимателен к моим построениям. Объясняю, я решил заняться геополитическим дизайном. Для начала подкоротим оселедец украинской демократии. Когда мои верные аллах-акбары вырежут роту хохляцких химиков, где-нибудь под Кербелой, вот тогда мы… – Дир Сергеевич остановился, в этом месте фонтан воображения ему изменил. Он сделал большой глоток и впился провинциально-демоническим взглядом в переносицу майора.

– Работать будешь?

Елагин тут же кивнул.

– Буду.

Дир Сергеевич перегнулся через ручку кресла и несколько раз шлепнул себя по бедру. Он был, кажется, в восторге.

– А я сомневался. Знаешь, зачем я позвал Рыбака?

– Знаю.

– Правильно, я был уверен, что ты чистоплюй и станешь вертеть мордой, не поймешь всего романтического веса предлагаемого замысла. И я провел с ним подготовительную работу.

– Как же теперь, шеф.

– А, как хочешь, можешь его расстрелять. Но лучше не надо. Мы воюем с хохлами, должен же быть у нас хотя бы один из них на службе.

Майор кивнул.

– Я больше вот о чем думаю, Саша.

Елагин сдержался, сам виноват.

– Я думаю о том, как мало воображения, полета у всех этих воротил, у Биллов Гейтсов. У человека шестьдесят миллиардов. Ну, будет сто шестьдесят. И что? Умрет, нечего вспомнить. И забудут о нем. И не помнит никто этих хапуг. Ротшильд – это имя собирательное. Ведь они не интересны миру по большому счету. Где размах, где!? А нет, чтобы замутить с такими денежками какую-нибудь всемирную аферу.

– Как Сорос? – Елагин сделал вид, что поддерживает разговор.

Дир Сергеевич сделал вид, что сплевывает.

– Что ты, Саша, это просто очень большой спекулянт. Я про другое, про влияние на человеческую историю, а то и на природу. Человеческую природу. Непонятно?

– Пока нет.

– Можно купить, например, остров. Собрать людей и устроить идеальное общество. «Утопию» наяву. Платоновское «Государство». Ведь никто не пробовал. Или пробовали насильно, Савонаролы, Кальвинюги. А тут добровольцы, на полном обеспечении. Чистота нравов, интеллектуально чистая среда, моральная экология. Совокупления только для продолжения рода. Или наоборот – беспредельный бордель, как на Капри у императора Клавдия. Да это так, мгновенные наброски. А если подумать. А так, этот Гейтс помрет на девяносто третьем году на искусственной груди «мисс мира – 2055», да и все.