Мортон-Холл. Кузина Филлис - стр. 32
Так я и сделал, спустя примерно час. Стояла невыносимая духота. Выйдя на дорогу, я снял сюртук и перекинул его через руку. На ферме все двери и окна были раскрыты настежь, на деревьях не колыхался ни один листик. Все замерло – ни звука, ни шороха. Сперва я подумал, что в доме никого нет, но, приблизившись к двери со стороны общей комнаты, услыхал жиденький женский голосок: миссис Холмен сидела в одиночестве и полумраке со своим вязанием и вполголоса напевала церковный гимн. Она обрадовалась мне и тут же выложила все домашние новости за прошедшие две недели, а я в ответ должен был рассказать ей о поездке домой и о том, как поживают мои родители.
– Куда все подевались? – наконец спросил я.
Бетти с работниками на покосе – надо скорее убрать сено: пастор сказал, что ночью будет дождь. Да-да, сейчас все там – и пастор, и Филлис, и мистер Холдсворт. Она сама тоже думала пойти, только в таком деле от нее мало толку, да и дом нельзя оставить без присмотра, когда прямо под боком раскинули лагерь толпы этих… кочевников! Не будь я связан с железной дорогой, она выразилась бы еще резче по адресу наших наемных рабочих[27].
Я спросил, можно ли мне оставить ее и пойти помочь с сеном. Миссис Холмен не возражала; напротив, охотно указала мне путь – через скотный двор мимо коровьего пруда, дальше по Ясеневому полю на пригорок с двумя приметными кустами остролиста. Когда я прибыл на место, все сено уже сгребли – на чистом лугу стоял огромный воз, вокруг которого копошились работники: один, стоя на самом верху, принимал и укладывал пахучие охапки, которые вилами забрасывали ему снизу; среди прочих была тут и Бетти. На краю покоса высилась горка одежды (даже в восьмом часу вечера жара была нестерпимая), там же валялись корзинки и фляги; все это добро охранял, свесив набок язык, распластавшийся на земле Бродяга. От воза доносились бойкие возгласы и задорный смех. Но ни пастора, ни Филлис, ни мистера Холдсворта я нигде не увидел. Бетти сразу поняла, кого я высматриваю, и пошла ко мне.
– Они вот там, за воротами, с какими-то штуковинами – их принес с собой мистер Холдсворт.
Я пересек луг и оказался на широкой общинной возвышенности, испещренной рытвинами и красными песчаными холмиками. За пустошью высились темно-лиловые в наступающих сумерках ели, но все пространство перед ними сияло желтыми соцветиями дрока, или, по нашей южной традиции, утесника; на фоне темного елового обрамления они отливали червонным золотом. На этой высокой пустоши, в некотором отдалении от ворот, я и обнаружил искомую троицу, сосчитав склоненные над теодолитом головы. Мистер Холдсворт обучал пастора приемам топографической съемки. Меня тоже приспособили к делу, вручив мерную цепь. Филлис была поглощена уроком не меньше своего отца и так боялась пропустить ответ на заданный им вопрос, что едва со мной поздоровалась.
Между тем тучи сгущались, и спустя каких-нибудь пять минут вспыхнула молния, затем послышался глухой рокот, и вдруг прямо над головой треснул оглушительный раскат грома. Гроза грянула раньше, чем ожидалось, и сразу хлынул дождь, а укрыться от него было негде. Филлис вышла из дому в одном тонком платье, с непокрытой головой. Но Холдсворт не растерялся: молниеносно (словно состязаясь с небесными стрелами, тут и там пронзавшими небо) скинул с себя сюртук, набросил ей на плечи и отрывисто скомандовал всем бежать к подветренной стороне ближайшего песчаного холма, в котором имелось небольшое углубление. Там мы и спрятались, тесно прижавшись друг к другу и стараясь получше заслонить собой Филлис, которая едва сумела выпростать руку, чтобы полой сюртука прикрыть Холдсворту плечи. Дотронувшись до его рубашки, она огорченно вскрикнула: