Морской волчонок - стр. 12

Долго и с живейшим любопытством я рассматривал птиц. Все они были чайками, но двух пород, различных по росту и по цвету. У одних была черная голова и сероватые крылья; другие, большие, были почти совершенно белые; но у всех у них был такой чистый вид, что, казалось, ни одно грязное пятно никогда не пачкало их перья, а их ярко-красные лапки блестели, как чистейший коралл. Тут только я увидел, что они делали на островке: одни разыскивали себе пищу, состоявшую из маленьких рыбок, крабов, креветок, омаров, ракушек и другой подобной мелочи, оставленной морем; другие в это время приглаживали свои перья, которыми, по-видимому, очень гордились. Но хотя вид у них был довольный и счастливый, у чаек, как и всех других живых существ, были свои заботы и свои печали. В этот день я был свидетелем нескольких ужасных птичьих ссор и драк, которые мог приписать одной только ревности.

Нет ничего интереснее, чем смотреть, как чайки ловят рыбу. Они при этом бросаются с высоты больше ста метров, бесшумно погружаются в воду и мгновение спустя снова появляются с добычей в клюве. Даже движения коршуна не так грациозны, как стремительный полет чайки, занятой рыбной ловлей.

Долго оставался я недвижим, рассматривая чаек, потом решил наконец пристать к островку – конечной цели моей экспедиции. Чайки подпустили меня совсем близко, не покидая своих мест, – по-видимому, они совсем не боялись моего присутствия; потом они полетели прямо над моей головой, причем так низко, что я мог бы достать до них веслом.

Одна из них, казавшаяся мне самой крупной изо всей стаи, – наверное, потому, что она более всех была на виду, – все время оставалась на верхушке вехи. Она первой пустилась в путь, испуская резкий крик, как бы приглашая товарищей следовать за собой. Был ли это вожак стаи или только часовой? Этого я не знаю, но мне была знакома эта тактика, поскольку я видел ворон, проделывавших то же самое, прежде чем напасть на поле, засаженное бобами и картофелем.

Исчезновение птиц меня огорчило; море показалось мне темнее, что было вполне естественно: вместо белых перьев чаек, так радовавших мой взор, передо мной был только уединенный утес, покрытый обломками камней, таких же черных, как если бы их вымазали дегтем. Моя тревога имела еще и другую причину: поднялся легкий ветерок, в то время как набежавшее облако закрыло собой солнечный диск, и море, до сих пор такое спокойное и прозрачное, стало вдруг сероватым; по нему побежали волны. В таких условиях каменный риф уже казался мне не столь заманчивым; но я же приехал, чтобы его осмотреть, поэтому я греб до тех пор, пока киль гички не ударился об утесы. Здесь я поставил лодку в безопасное место в маленькой бухточке, а сам, выпрыгнув на землю, направился к вехе, которую в продолжение стольких лет видел только издалека и с которой теперь страстно желал познакомиться поближе.

Вскоре я уже стоял около вехи и своими собственными руками трогал так интересовавший меня буек – с такой же гордостью, как если бы он стоял на самом Северном полюсе. Больше всего меня удивили размеры вехи. Издалека, с берега, веха казалась мне не толще рукоятки вил или кирки, а укрепленный на ее верху шар – не больше крупной репы. И вдруг, к моему удивлению, оказалось, что веха куда толще моего бедра, а шар гораздо больше меня самого. На самом деле это было не что иное, как девятигаллонный