Морской царь - стр. 39

– Мы-то потерпим, а тебя, князь, разве это не оскорбляет? – заметила Эсфирь.

– В Романии за высмеивание простого эпарха простонародью отрезают языки, – сообщила стратигесса.

– Мне тоже не нравится, когда меня называют курицей, – пожаловалась Милида.

– Боюсь, что в дальних кочевьях такое отношение к своему кагану тоже мало кого обрадует, – сочла нужным предупредить Калчу.

– Я уже слышала, как меня за спиной называют курицей и причем так, чтобы я обязательно это услышала, – сердито высказала Евла.

Князя их обиды лишь позабавили.

– Разве не знаете, что чем выше человек поднимается, тем сильнее его за глаза стараются принизить? Поэтому предлагаю, чтобы Ратай сделал вам фалеры с изображением курицы и чтобы вы их с гордостью носили. Клянусь, через полгода слово «курица» будет у нас обозначать лишь самую знатную и влиятельную женщину. Кстати, можно сделать, чтобы эти фалеры все были разные, да еще самоцветами их усыпать.

До фалер дело, конечно, не дошло, но с прозвищем «куриц» женщинам пришлось смириться.

Начатое как чистое развлечение, Курятник очень скоро и в самом деле стал играть большую роль если не в дарпольской жизни, то во времяпровождении Дарника точно. С первого же заседания ему удалось подобрать в общении с «курицами» этакий серьезно-шутливый тон, чтобы в любой момент можно было отмахнуться: «Да пошутил я, вы что, шуток не понимаете?» В то время как сам смысл разговоров был далек от простого зубоскальства. Именно «курицы» подсказали князю всю Петлю поделить на малые земельные наделы для будущих хором и садов и продавать их только за деньги, а также клеймить оружие и записывать его за каждым из воинов, дабы не было его продажи, проигрывания или дарения на сторону. Когда же князьтархан ввел запрет по ночам скакать по городу и громко перекрикиваться друг с другом – ни у кого из дарпольцев не оставалось сомнений, по чьей это было сделано подсказке.

Но главное: ретивые советчицы хорошо заполнили у Дарника ту потребность выпускания умственного пара, которого давно ему не хватало. Раньше, еще в княжеских шутах, этому способствовал Корней, задавая Дарнику нужные «сторонние» вопросы. Потом его сменили несколько любознательных ромеев и хазар, которым тоже хотелось поговорить со словенским князем об отвлеченных вещах, но и это в конце концов закончилось. В Дарполе таким полезным собеседником могла бы быть стратигесса со своими жизнеописательными записями, однако она не столько расспрашивала князя о его взглядах, сколько сама указывала, какие взгляды ему нужно иметь.

И вот теперь пятерка советчиц, проникшись своей высокой миссией, ни одних посиделок не проводила, чтобы не выспросить князьтархана о чем-то таком этаком.

Начало положила Эсфирь, сразу после пояса верности поинтересовавшись:

– А правда, князь, что ты приказал за измену разрубить пополам одну из жен?

Казалось, что навострились не только глаза и уши «куриц», но даже их ноздри и языки, чтобы не упустить ни запаха, ни вкуса ответа Дарника.

– Вместе с ней пополам разрублена была ее служанка, а также сам полюбовник со своим побратимом, – невозмутимо отвечал он.

– Значит, раньше ты был еще более кровожадным, чем сейчас? – спросила Евла, не знавшая до сих пор об этом.

– Наоборот, раньше я был само великодушие, всех всегда прощал.