Морская ведьма - стр. 19
Впрочем, о насмешках она сейчас беспокоилась меньше всего. Они не видели с отцом больше тридцати лет. Правда, у её народа ход времени – это не то же самое, что у людей, всё же срок немалый. И расстались они тогда очень плохо. Марихат пребывала в уверенности, что отец жестокий тиран и узурпатор, закоснел в предрассудках, ради которых готов пожертвовать счастьем единственной дочери, о чём не замедлила ему сообщить.
Теперь она понимала, что отец тогда проявил к её выбору мудрость и терпение, которых она не заслужила. А она была откровенно глупа и жестока. И если до сих пор Марихат не пришла на поклон, то виной тому была не гордыня, а стыд. А ещё она считала, что нести с достоинством горькие последствия сделанной ошибки – правильно. Она не прислушалась к мнению близких, пренебрегла ими, предала… чтобы быть преданной тем, ради кого поступила столь низко.
Змея заглотила свой хвост, круг замкнулся.
Все эти годы Марихат спокойно несла своё изгнание, но сегодня речь шла уже не о ней. Каждая новая жизнь племени принадлежала всему роду. А жизнь той, в ком текла древняя, истинно голубая кровь Тохико-Венов, даже смешанная с красной нечистой кровью людей, имела большое значение.
– Царь ожидает, – прозвучало для Марихат как приговор.
Она молча поднялась из воды и двинулась вглубь переходов.
Зелёный малахит и голубой лазурит по-прежнему облицовывали стены. Кое-где в стенах сверкали драгоценные камни-кристаллы, выполняющие роль светильников. Многочисленные аквариумы с драгоценными, красивейшими рыбками стояли на тех же местах, что ей помнилось.
Стоило стражникам у дверей в царские покои ударить тонкими трезубцами в прозрачные плиты, как двери распахнулись.
Волоча за собой роскошный шлейф белого, с золотистыми переливами, хвоста, Марихат вползла в отцовские покои.
Отец принял её в Синем Тронном Зале.
Ничего удивительного в том, что Василеск производил на людей устрашающее впечатление. Он был антропоморфен, но – не более того. Антропоморфен, но не человечен.
Успевшая за годы изгнания привыкнуть к человеческому облику, Марихат ощутила волнение и лёгкий страх при взгляде на бескровное, словно присыпанное мелом, лицо отца. Его кожа сливалась с белыми, как водоросли, волосами и напоминало рыбье брюшко. Глубоко посаженные глаза с янтарной радужкой выглядели точно налитыми кровью. Единственным ярким пятном на белом фоне кожи, почти бесцветных глаз и волос, были ярко-чёрные губы.
Высокие скулы с запавшими под ними щеками, массивный, выпуклый, с выступающими, словно у льва, линиями, лоб, крупный, хищный нос и аура агрессивной властности, окружающая короля нагов, заставляли сомневаться в том, что ты видишь перед собой – что-то до ужаса прекрасное, или уродливое до того, что невозможно остаться равнодушным и пройти мимо?
– Марихат?
От низкого голоса короля нагов воздух словно вибрировал.
– Неужели ты удостоила нас такой чести – лицезреть себя?
Вкрадчивая насмешка, звучащая в голосе отца, не могла обмануть. С годами Марихат слишком часто сама говорила подобным тоном. Чувства, стоящие за такой интонацией, были ей хорошо известны.
– Я не могу просить вашего прощения, отец, – склонила она голову.
Василеск вопросительно приподнял белёсую бровь, и она продолжила:
– Но если бы вы хотели возмездия за ту боль, что когда-то доставила вам ваша непокорная, своевольная дочь, то знайте – я за всё заплатила сполна.