Морская дева - стр. 5
В кают-компании был накрыт для музыкантов стол. Командиром корабля оказался Игорь Петрович. На столе кроме отменной еды, были водка и вино. Миша свирепо посмотрел на Ботова, и налил всем по бокалу вина.
– До начала концерта еще почти три часа, – сказал командир, – если вы захотите провести репетицию и привыкнуть к залу, вас проведет туда мичман, и будет в вашем распоряжении.
Мичман Василий сказал, что инструменты уже в зале, и к удивлению музыкантов, повел их не к строениям, а куда-то в сопки, где не наблюдалось никаких построек. В ближайшей сопке оказалась широкая траншея, в конце которой виднелась массивная металлическая дверь.
– «Оставь надежду всяк сюда входящий», – загробным голосом прогнусавил Лебедев, – вы надеялись, что вас приведут к неотразимым музам и грациям, а нас ведут в царство Гефеста.
– Не бойся, Саша, твой коллега Орфей тоже туда спускался, мы далеко не Орфеи, но есть надежда, что нас тоже выпустят, – ответил Миша.
– Вы тут шуткуете, а мы вчера полдня тут порядок и красоту наводили, чтобы не хуже было, чем у вашего Гефеста, – заявил мичман, вероятно подозревая, что эти парни имеют прямое отношение к малознакомой личности, упомянутой Лебедевым.
Василий пояснил, что концертный зал оборудован в бомбоубежище. Он представлял собой половину цилиндра, лежащего на боку, длиной метров пятьдесят. По сторонам широкого прохода стояли кресла, в дальнем конце располагалась сцена. Василий включил «юпитеры», освещающие ее, погасил в зале свет и ушел.
Миша сразу заметил, что в зале потрясающая акустика, а когда он сыграл музыкальную фразу, это заметили все.
– Да-а, акустика здесь, как в Домском соборе, – довольным тоном произнес он.
Электрогитары не производили такого эффекта, зато труба звучала божественно.
– Сыграй что-нибудь, – попросил Лебедев.
Миша взял несколько нот, затем сыграл «Романс» из «Музыкальных иллюстраций» Свиридова. Кто-то заглянул в дверь, мелькнул силуэт, затем дверь захлопнулась. «Неужели снаружи слышно?» – удивился Стрельцов, не прерывая игры. Когда прозвучала последняя нота пронзительной мелодии великого композитора, казалось, что она еще долго металась под сводом удивительного помещения.
– Я из зала послушаю, – сказал Рекунов.
– Нет, давайте репетировать, Марине распеваться нужно, – возразил Миша. – Попробуй без микрофона, Марина, может он здесь и не нужен, я отойду, послушаю.
Голос Марины звучал великолепно, но озвучить такой большой зал она не могла. Стоя в зале, Миша откорректировал громкость звучания всех инструментов. Ему нравилось ходить с трубой по темному залу, уж трубе-то микрофон не нужен.
Репетировали с полчаса, обращая внимание на вступления. Никто оркестру не мешал, Марина была в ударе, у всех было хорошее настроение, и продолжать репетицию не было необходимости.
– Хочу слушать соло трубы, – заявил Кочкин, усаживаясь в третьем ряду.
Дважды Мишу просить не пришлось, еще никогда его труба так не звучала. Иногда Миша играл для себя в пустых трюмах судов, на которых работал. Там тоже была неплохая акустика, но мелодии получались с «металлическим привкусом», который раздражал. Здесь же каждая нота доставляла удовольствие, и Миша не щадил себя. На сцене остались Маркевич и Рекунов, негромко аккомпанируя трубе. Когда-то у Миши была грампластинка на 78 оборотов, «Аранжировки Рея Коннифа», там был блюз Джорджа Гершвина «Summertime» и пластинка с мелодией «Юлия», которую исполнял трубач Чижик. Миша очень любил эти произведения, и сейчас чувствовал, что сыграл их не хуже известного трубача.