Мороз К.О. Мэр Ёлкино - стр. 3

А мне что делать?

– Паулина к тебе приедет? – слышен чуть высокомерный женский голос.

– Нет. Мам… Я же говорил. Перестань все время про нее спрашивать!

– Я еще надеюсь, что тебя переведут в Нижний Новгород, как и обещали. И вы будете вместе. Где же это видано? Ты столько лет работал, Костик! А тебя в ссылку! В какое-то Палкино!

– В Елкино, – бурчит.

– Да хоть в Елки-Палкино! Такой руководитель пропадает в самой настоящей дыре.

– Здесь не дыра. Здесь… – он подходит к большому окну, – недурно.

Я медленно осматриваю широкие, будто у первоклассного пловца, плечи, широкую спину. Вот же ж! Все у него широкое. А… нет. Бедра узкие.

И правда, недурно!

– Ты бы съездил к главному-то… на поклон, Кость.

– «Каждому кланяться – голова отвалится».

– Надо съездить!.. – настаивает мамаша.

– Закрыли тему, – злится. – Счастливого Нового года!.. Анька с пацанами у тебя будет? Или нашла кого поинтереснее?

– Да кого она найдет! «У нашей дуры – ни лица, ни фигуры… Вся в папеньку». Ты же знаешь.

– Зря ты так. Не обижай сестру!.. – недовольно ворчит Морозко. – Ладно, давай…

Спрятав руки в карманах брюк, он направляется к столу, заставленному блестящими алюминиевыми ведрами и, пододвинув на пару миллиметров свое сокровище – барсетку, садится.

Я решаюсь.

Стучусь кулачком о шершавый дверной косяк и заглядываю в кабинет.

– Константин Олегович, к вам можно?

– Вы от кого?..

Дойдя до середины кабинета, замираю на месте.

Первое, что вижу, – не такой уж он и старый. Лет тридцать с хвостиком.

Мы оба друг друга рассматриваем.

Взгляд холодных голубых глаз слишком надолго задерживается на моей груди, и я ужасно пугаюсь. Тут же пуговицы родненькие проверяю.

Выдыхаю.

Ложная тревога!..

Морозко, как по географической карте, едет дальше. Без пробуксовок осматривает мою шею, кудри, шапку Снегурки и лицо. Хмурится. Будто бы понимает, что свернул где-то не туда, и отправляется в обратный путь: лицо, шапка Снегурки, кудри, шея, грудь. Буксует.

Я краснею.

…Далее – талия, бедра.

Наконец-то сапоги.

Снова подвисает и почесывает двумя пальцами подбородок.

– Просил же Виолетту: только без ее путан, – ворчит и сразу тянется к телефону.

Меня будто в колодец с холодной водой бросают.

Это я путана?!

– Что? – пищу, вытягиваясь струной и расставляя руки на поясе. – Никакая я не путана. Вы о чем? Это вы, вообще, про меня?

– Можешь быть свободна, – поднимается он со стула и отворачивается. – Я свяжусь с Виолеттой и отменю заказ.

– Заказ? – как попугай повторяю.

Я от такой наглости в шоке. Про дорогу, пуговицы, оргазм – про все забываю.

Осматриваю мощную спину и затылок, а потом не выдерживаю такого оскорбления. Хватаю со стола пустое алюминиевое ведро и одеваю мэру на голову!

– Я не путана!

Вообще, я очень воспитанная. Даже слишком.

Поэтому сама дурею от своей выходки.

Пугаюсь страшно!..

С ужасом наблюдаю, как Константин Олегович обхватывает широкими ладонями ведро и снимает. Поворачивается ко мне. Густые брови съезжают к переносице, а полные губы кривятся.

– Вы всегда так на отказы клиентов реагируете? – спрашивает он, приглаживая густые светлые волосы. – Зачем вы это сделали?

Сжимаюсь в комок и облизываю пересохшие губы. Единственный мужчина, с которым я общалась близко и долго, – мой отец. Он обычно орет так, что у меня уши от страха закладывает.