Морф - стр. 35

Они стояли тихо, наблюдая за гномами, и тощий изредка что-то говорил товарищу. Последний предпочитал отмалчиваться, да и вообще стоял совершенно неподвижно.

Потом, когда и гномы, и старичок с товаром исчезли за воротами, тощий негромко скомандовал:

– Идем, Роф, – и решительно двинулся вперед, подавая пример.

Здоровяк несколько раз шевельнул плечами, как будто разминаясь, и неторопливо двинулся следом за ним.

У будки оба остановились. Тощий выудил из кошелька на поясе полновесный серебряный форинт и аккуратно положил его в оловянную миску сразу за грубо вырезанным оконцем. Оттуда монета почти мгновенно перекочевала в руку гвардейца. Еще бы! Медяков в миске было полным-полно, а вот форинт был первым за день, и не только за день, а вообще за целую седьмицу.

– Кто такие будете? – скорее ради порядка поинтересовался гвардеец, любуясь блестящей монеткой, – зачем в Талью идете?

– Мы путешественники, – глухо ответил тощий. Здоровяк безмолвствовал, возвышаясь за его спиной как гора, – хотим посмотреть город. Ведь это не запрещено? У нас достаточно денег.

– Вижу, что достаточно. Ну, идите, идите, господа хорошие. Вряд ли вас Талья чем удивит…

– Может, посоветуешь, любезный, где остановиться на ночлег? – мягко поинтересовался мужчина.

– Если только поесть и поспать, то «Орочья лапа», а если девок хотите, то «Алая хризантема», – отчеканил, как по заученному, гвардеец, – и это, господа… Лица в Талье прятать не принято. Этот твой дружок задрапировался по самые глаза, с чего бы?

Тощий оглянулся на своего молчаливого друга, затем наклонился к самому окошку и свистящим шепотом пояснил:

– Он воевал с Орикартом… Ну, понимаешь ли, зеленые ему сильно лицо порезали, когда он в плен попал.

– А-а-а, – уважительно протянул гвардеец, – ну, проходите, проходите. «Орочья лапа» – хорошее место.

Они пошли дальше, два изнуренных дорогой путника. Время от времени тощий замедлял шаг, осматриваясь по сторонам и как будто припоминая нечто важное; его товарищ тяжело и безмолвно топал следом.

Улицы Тальи стремительно пустели. Сгущались сумерки. Тени домов, деревьев исчезали, растворяясь в сизой дымке, и где-то неподалеку надрывно выла собака. Дневной зной сменился душноватой прохладой, пыль, взбитая тысячами ног, висела в воздухе, скрипела на зубах.

– Как славно, что я раздобыл плащи, – задумчиво пробормотал себе под нос тощий, – Роф, он-то ведет себя умницей, но видок у него еще тот. Да, Роф, дружище?

Ответом ему послужило урчание, куда более подходящее для большого пса, чем для человека.

– Ну, ничего. Еще побудешь у меня, и отпущу тебя к хозяину. Домой хочешь, а, Роф?

Верзила промолчал.

Тем временем они достигли места, где широкая улица разделялась на две. Первое ответвление по-прежнему вело к базарной площади Тальи, а второе, закладывая петлю и, огибая неуклюжий дом полукруглой формы, исчезало в потемках. Туда-то и свернули путешественники. Собачий вой, казалось, преследовал их по пятам. Еще некоторое время они продвигались вперед по узкой и темной улочке; верхние этажи домов выдавались вперед, закрывая темное небо, где-то неподалеку пищал младенец. Потом тощий остановился перед двухэтажным, тщательно беленым домом, над дверью которого была прибита вывеска «Счастливый день. Магические эликсиры, талисманы и прочая утварь». Он вздрогнул, увидев на дверном молотке черную ленту, бросил осторожный взгляд на Рофа – но тот, похоже, в упор не замечал знака беды. Затем тощий взял молоток и несколько раз постучал; его встревоженный взгляд прилип к траурной ленте, щека нервно подергивалась.