Моногамия. Книга 2. Муж - стр. 21
Соблазн беспрепятственно любоваться им спящим так велик, что мне почти физически плохо от необходимости разбудить его и встретиться с холодностью и отрешённостью, за которыми этой его красоты даже и не видно. А будить надо, поскольку дома мои дети, за ними, конечно, Эстела присматривает, но всё же они не знают языка, поэтому мало ли что…
Тихонько зову его:
– Алекс…
Но он не слышит. Трогаю легонько его за плечо, и только тогда Алекс открывает глаза, сонный, хмурый, не до конца понимающий, где он, и кто перед ним. Нет, похоже, кто перед ним, он всё-таки узнаёт, потому что расплывается в улыбке, небольшой, но очень похожей на ту, которой я ни разу не видела вот уже шесть лет – сладкой, игривой улыбки совместного пробуждения. Не хватает только горячих объятий и нетерпеливых поцелуев. Мне хочется улыбнуться ему в ответ, но перед глазами стоят в полный рост шикарные брюнетки, рыжие, блондинки и их рукоблудие накануне вечером.
– Который час? – мягко спрашивает.
– Я не знаю, у меня же телефона нет. Часов нет. Ноутбука тоже нет. И я беспокоюсь о детях. Я думала, мы ночью вернёмся!
– С ними всё в порядке. Эстела на связи.
Разворачивается, тянется рукой и извлекает из-под кровати свой телефон – у него это давняя привычка держать гаджеты на полу – доступными в любое время.
– Чёрт, ещё шесть утра только. Что ж ты такая ранняя для воскресенья?!
Набирает номер и протягивает телефон мне:
– Это Эстела, поговори.
Я, само собой, на своём ломаном английском выясняю, что с потомством моим всё в порядке: пообедали, поужинали, сейчас спят. Великолепно. Прямо богемная жизнь. Раньше мне такое и не снилось, чтобы за моими детьми кто-нибудь вот так ухаживал, высвободив меня хоть на время. Но, честное слово, лучше бы я вчера осталась дома: воспоминания о прошедшей «прогулке» имеют отвратительно тошнотворное горькое послевкусие.
Отдаю телефон номинальному мужу и небрежно бросаю:
– Что, брюнетка вчера не позволила остаться у себя?
– Не понял? – вонзает в меня свой карий взгляд.
– Всё ты понял, – хлещу.
И по внезапно нахмуренным бровям я вижу, что действительно понял.
– Я и не стремился нигде оставаться, – отвечает сдержанно, но с явным раздражением.
Алекс не из тех, кто любит точить язык. Он вообще никогда этого не делает. Общение с женщинами у него всегда происходит в тональности мягкости и всепоглощающе медового дружелюбия, если только они не его подчинённые.
Но вчерашние воспоминания уже вогнали меня в настроение «кусаться»:
– Ты зачем меня приволок сюда? Чтобы демонстрировать свою распущенность? И я не только о «вчера» говорю, но и глобально о своём пребывании в этой стране, твоём доме, жизни…
– Если ты хочешь поговорить, то время выбрано не самое удачное. Я после вчерашнего соображаю туго. И я не демонстрирую тебе ничего.
С этими словами выбирается из-под одеяла и направляется к шкафу, показывая мне при этом свои безупречные ягодицы в боксерах. Ага, совсем голым дефилировать пока не решается, а ведь я-то прекрасно знаю, что ему это ничего не стоит, никаких комплексов и стеснения раньше не наблюдалось.
Любуюсь. Любуюсь, пока он натягивает мягкие штаны и кремовую футболку с длинными красными рукавами «реглан», ещё больше подчёркивающими ширину его плеч. Любуюсь мышцами на спине, руках, ногах под смуглой кожей. Этот ли человек не мог подняться с постели всего несколько месяцев назад и ужасал меня своей худобой как из фильмов о нацистских концлагерях?