Моногамия. Книга 1. Любовник - стр. 12
Так вот, несмотря на стальной стержень, выкованный жизненными трудностями, я всё же женщина, и кое-что от существа нежного, очевидно, во мне всё-таки осталось. Поэтому любить тянуло, а тем более устоять перед таким сгустком нежности и мягкости, средоточием вселенской красоты и обаяния, ходячим апогеем успешности и мужественности не представлялось возможным. Благодаря тесной дружбе разума с сердцем, я могу смело похвастать тем, что легко контролирую свои чувства, и во мне сразу же начался внутренний диалог, сжатый смысл которого легко уложится в поговорке: «не твоего поля ягода, не по аршину кафтан».
На этом с темой «любви» было покончено.
А вот тема секса меня волновала, и ещё как! Ведь в свои опытные во всех отношениях двадцать три я понятия не имела, что это такое. Нет, ну общее представление, конечно, сложилось, и даже ребёнок родился, но я всерьёз подозревала, что мне не всё показали, не всё открыли и многое (очень многое) утаили. Догадаться об этом было легко хотя бы потому, что я так и не выяснила смысл, скрывающийся в страшном слове «оргазм».
Рядом с Алексом контролировать гормоны немыслимо трудно: тянет. Тянет не просто сильно, а с непреодолимой мощью, настолько невыносимо, что решение уже принято: как только – так сразу. И чёрт с ними, с гордостью и пристойностью. Глядя на этого парня, думать о чём-то ещё кроме секса не получается: желание прижаться к нему и дышать, жадно втягивая носом его запахи, безжалостно сжигает волю, выкорчёвывает разум. Не сразу, но я научилась с этим управляться – холодностью: чем черствее внутренний настрой, тем менее пагубны последствия – на этой волне я буду лететь долго и далеко.
Мы продолжали встречаться и всегда втроём – с Алёшей, но каждый из нас хорошо понимал, что мы оба актёры театра под названием «Иллюзия дружбы». Мы ходили в кино, смотрели полнометражные американские мультфильмы, смеялись, и, когда совершенно случайно рука Алекса касалась моей, нас обоих прошибало током. Мы гуляли в парках, и я украдкой с жадностью любовалась его красотой, безумно мечтая дотронуться. Желание быть ближе сжимало, будто тисками, и заставляло искать поводы сократить официально допустимое расстояние, не ограничивая воображения.
Это было упорядоченное движение космических тел по заданным траекториям, одиночное движение по пересекающимся путям. И ожидание неминуемого столкновения, которое для нас обоих было уже очевидным, стало самым сладостным предвкушением в мире. Моя пуританская сущность забилась в самый дальний и тёмный угол моей души, скомкалась до массы, стремящейся к ничтожно малой, и накрылась, в конце концов, шапкой невидимкой, ожидая своего часа, однако.
Таймер движения Алекса остановился первым, и случилось это в пасмурный, дождливый день.
Подъехав к моему дому, мы сидим в его Порше, никак не решаясь расстаться, и наблюдаем за тем, как дождевые капли монотонно сползают по стеклу, оставляя мокрые зигзаги-следы.
Алекс осторожно спрашивает:
– Могу я тебя попросить кое о чём?
– Ну, смотря о чём…
– Мы можем остаться наедине?
– Ты хочешь, чтобы я пристроила сына и встретилась с тобой без него? А зачем?
Алекс отворачивается, едва заметно улыбнувшись, наверное, думает, что я дура. А моё сознание/воспитание/благоразумие пульсирует в захмелевшей от его близости голове тремя красными прописными буквами «Н.Е.Т.».