Монбар Губитель - стр. 30
– Лейтенант, почему вы не собрали экипаж к сражению? Ведь испанский корабль опять убежит от нас!
Врач сделал Мигелю знак.
– Извините, командир, – отвечал матрос, потакая фантазии больного, – все готово к сражению.
– Очень хорошо, – сказал больной.
Потом вдруг мысли его переменились и он прошептал:
– Она придет, она мне обещала!.. Нет! Нет! Она не придет… Теперь она умерла для меня!.. Умерла! Умерла! – повторил он глухим голосом.
Потом вдруг громко вскрикнул:
– О! Как я страдаю, Боже мой! – И слезы полились из его глаз.
Граф закрыл лицо руками и опять упал на постель. Оба матроса тревожно всматривались в бесстрастное лицо врача, стараясь прочесть на нем, чего они должны опасаться и на что надеяться. Внезапно врач облегченно вздохнул, провел рукой по своему лбу, влажному от пота, и, обернувшись к Мигелю, сказал:
– Слава Богу! Он плачет, он спасен!
– Слава Богу! – повторили матросы, набожно перекрестившись.
– Не думаете ли вы, что он сошел с ума, майор? – спросил Мигель дрожащим голосом.
– Нет, это не сумасшествие, а всего лишь бред; он скоро заснет, не оставляйте его. Проснувшись, он не будет помнить ничего. Если попросит пить, дайте ему лекарство, которое я приготовил и оставил на столе.
– Слушаюсь, майор.
– Теперь я пойду, а если случится что-нибудь непредвиденное, сейчас же дайте мне знать. Впрочем, я еще зайду ночью.
Врач ушел. Его слова вскоре подтвердились: мало-помалу граф де Бармон заснул тихим и спокойным сном. Оба матроса стояли неподвижно возле его постели; никакая сиделка не смогла бы ухаживать за больным с такой трогательной заботой, как эти два человека, внешне жесткие и грубые, но имевшие такие добрые сердца.
Так прошла ночь. Врач несколько раз приходил, но всегда уходил через несколько секунд с довольным видом, приложив палец к губам. К утру, при первом луче солнца, ворвавшемся в каюту, граф сделал движение, открыл глаза и, слегка повернув голову, сказал слабым голосом:
– Мой добрый Мигель, дай мне воды.
Матрос подал ему стакан.
– Я совсем разбит, – прошептал граф, – стало быть, я был болен?
– Да, немного, – отвечал матрос, – но теперь все прошло, слава Богу. Надо только не терять терпения.
– Мне кажется, я чувствую, как фрегат идет; разве мы под парусами?
– Так точно, командир.
– Кто же приказал сниматься с якоря?
– Вы сами вчера вечером.
– А! – произнес граф, возвращая стакан.
Голова его тяжело упала на изголовье, и он замолчал. Однако он не спал, глаза его были открыты, взор с беспокойством блуждал по стенам каюты.
– Вспоминаю! – прошептал он, и слезы брызнули из его глаз; потом, резко повернувшись к Мигелю, он прибавил: – Это ты меня поднял и принес на фрегат?
– Я, капитан.
– Благодарю; однако, может быть, было бы лучше дать мне умереть…
Матрос презрительно пожал плечами.
– Блестящая мысль! – проворчал он.
– О, если бы ты знал! – сказал граф горестно.
– Я все знаю. Не предупреждал ли я вас с самого первого дня?
– Это правда, мне следовало бы тебе поверить. Увы! Я уже тогда любил ее.
– Знаю… Да она и заслуживала этого.
– Не правда ли, она все еще меня любит?
– Кто в этом сомневается? Бедное, милое существо!
– Какой ты добрый, Мигель!
– Я справедлив.
Наступило новое молчание. Через несколько минут граф возобновил разговор.
– Ты нашел письмо? – спросил он.
– Нашел, капитан.