Монах Ордена феникса - стр. 49
– Альфонсо, я люблю тебя, – затараторила ведьма громким, горячим шепотом, – люблю с того самого момента, как увидела в лесу – такого красивого, беспомощного и в бреду…
Не успел Альфонсо очнуться, как она вцепилась своим ртом ему в губы, едва не прокусив их, попыталась разорвать на нем камзол – его единственную одежду, но сил ей не хватило, и Лилия принялась расстегивать его дрожащими руками.
– Чего ты делаешь, ведьма?
– Какой же ты все таки болван тупой.
И она принялась покрывать поцелуями его шею и грудь, чмокая при этом так, что казалось, в темноте, что она что то ест.
– Чертова ведьма, – бессильно и обреченно подумал Альфонсо, – все бабы – ведьмы…
И он вцепился в теплое, тонкое тело ведьмы так сильно, что та взвизгнула, прижал ее, уже себя не контролируя, к себе, сладкий запах женщины ударил в ноздри и даже умный мозг захлебнулся кровью и жаром, отпустил свои мысли.
– Помнишь, как ты лежал там, у дерева, – шептала Лилия, срывая с себя шелковое, в темноте черное, а на свету красное платье, – беспомощный, слабый, дрался с воображаемыми демонами, ты умирал, а я сразу тебя полюбила, и это был бы мой самый первый раз, и ты был бы у меня первый…
– Постой, – Альфонсо замер, застыла и Лилия, возбужденно сверкая глазами при призрачном лунном свете, – ты хотела меня трахнуть, пока я умирал от чертополоха?
– Нет, я хотела тебя любить…
– Да хрен редьки не толще…
– Толще… То есть, при чем здесь овощи? Ты бы все равно умер, так принес бы пользу перед смертью, тебе то уже было без разницы. Кто же знал, что на уколотых чертополохом мужская трава действует по другому – вместо всплеска мужской силы ты вдруг начал отчаянно и самозабвенно блевать.
– Так это ты меня травой накормила? Ты мне жизнь спасла?
– Не специально, конечно, но да. И был бы ты в сознании, черта лысого я бы поперлась в этот дурацкий город…
– А поцелуй?
– Я не забуду его никогда…
И Лилия снова впилась губами в губы Альфонсо.
– Я тоже, – подумал он.
Уколотые чертополохом люди обычно не помнили, что видели, с кем дрались и что с ними происходило – и если удавалось очнуться от отравления – то растерзанные трупы товарищей, родственников или просто случайных людей становились для них сюрпризом. Альфонсо помнил все, до того момента, как потерял сознание, и руки его, сжимающие упругую грудь Лилии задрожали.
Он помнил, как покрытые гнойными струпьями руки вырывали его сердце грязными когтями с зазубринами, как черный провал рта прижимался к его лицу, роняя в горло подгнившие лохмотья кожи, как затекала в рот густая слизь, похожая на сопли или сок сгнившего трупа, помнил этот запах…
– Возьми меня, – шептала ему на ухо та самая ведьма, и проникала своим языком ему прямо в душу.
Живот скрутило в тугой узел, и места для содержимого желудка в нем не оставалось. Альфонсо рукой столкнул с себя Лилию так сильно, что та покатилась по полу, взвизгивая на каждом обороте, подскочил к отхожему ведру. Тошнило его долго и упорно, выжимая изнутри даже то, чего там не было, когда же Альфонсо кое как отпустило, он вытер рот рукавом и мельком посмотрел на ведьму. Она сидела на полу ошеломленная, раздавленная, белое голое тельце ее сгорбилось и стало жалким, даже густые, черные волосы сбились в клочья и повисли сосульками.
– Почему? Почему так? – тихо прошептала она, – неужели я такая омерзительная? Можно же было просто сказать, я бы поняла, я привыкла к этому… Что для вас всех я просто ведьма… Зачем так жестоко?