Монах Ордена феникса - стр. 41

Альфонсо боязливо ступил на заветную территорию, потом пошел вперед, робко переставляя ноги – улицы были настолько чистыми, что по ним хотелось ходить разувшись. Он шел между огромных башен, поражаясь их высоте, где двери открывались сами, едва к ним подходишь, а когда ему надоело стаптывать свои ноженьки, он сел в карету – без лошадей, кучера, вообще без людей, и она повезла его туда, куда он сказал. Внутренняя бочка восторга переполняла Альфонсо, с каждым новым чудом, с каждым новым цветным огоньком на столбе, с каждым новым метром пути по Волшебству, по миру, который так прекрасен, что его не мог существовать. В один миг бочка взорвалась, не выдержав напора эмоций. Альфонсо не поверил глазам – он вывалился из кареты, едва та услужливо остановилась и открыла дверь, он подбежал к чуду, он прикоснулся к нему, оставив на нем жирный след от пальца.

Он увидел самое прекрасное, что есть на свете.

Он увидел себя.

– Зерцало, – ошеломленно прошептал Альфонсо и Город пропал.

Альфонсо любил жизнь, не спрашивая её, за что он её любит: как и для любого другого зверя, любовь к жизни была для него данностью, как рука, нога или, например, ноготь. В чем смысл жизни он никогда не задумывался – голодный никогда не задумывается, зачем он хочет есть, он ищет способы покушать, и только потом, если не захочется поспать, может и подумает, зачем вообще нужна жизнь. В этом отношении Альфонсо был всегда голоден: он любил жизнь, не всегда взаимно, но всегда самозабвенно и преданно.

Но даже у него были моменты в жизни, когда ему не хотелось просыпаться.

Горечь от увиденного сна слилась с глухой болью во всем теле, и если по отдельности эти две неприятности были слабоваты, для создания угнетенного состояния, то вместе портили настроение изрядно. Голова была пустой, казалось, что отшибли даже мысли, при этом чесалась спина и по телу кто то ползал, нагло и безбоязненно, а шевелиться не хотелось. Ну и ладно – клопы и блохи не из злости кровь сосут, они просто тоже жить хотят, чего на них злиться.

Альфонсо лежал на спине, глядя в черноту вверху темницы – где то там жужжали мухи, оттуда же свалился паук (кстати, ядовитый) и наслаждался пустой головой, пока она не начала наполняться. Гулом, болью, запахом сырости, гнили, несвежей соломы, и тревожный чувством, что он здесь не один.

Темница, в которой очнулся Альфонсо, была маленькой, и все в ней было маленькое – окошко под низким потолком, столик, лавка для сна с противоположной стороны от него, желание жить в этом склепе, и надежды на хорошее будущее. Большими были только глаза, которые смотрели на него из темноты не мигая.

–Ты кто такой? – спросил Альфонсо глаза, получилось хрипло – голос сорвался, и выяснилось, что в горле пересохло, словно в пустыне.

–Не сдох, – сказали глаза женским голосом, а потом добавили, наверное, использовав при этом женский рот:

–А так старался.

Особо опасных (как Альфонсо) преступников сажали в одиночную узницу, где спустя долгие годы обитания в них, страдалец (если его, конечно, не казнили быстро – тогда считай повезло) обретал себе друзей, любовницу или бога, благодаря постоянной тишине, однообразной жизни в каменной коробке и неумной человеческой фантазии. В одиночных камерах разыгрывались настоящие драмы с предательством, изменами, братоубийствами и прочими изобретениями человеческого бреда и галлюцинаций. Бывали и счастливые пары, которые жили счастливо, рожали детей, и умирали все в один день – и настоящий узник, и вымышленные.