Монах - стр. 32
Дверь за негодяями захлопнулась, а к лежащему на полу Петьке кинулась Матрена.
– Убили ведь, убили! – запричитала она. – Не дышит он! Надо жалобу в стражу подать!
Кто-то из посетителей, попивающих вино из кружки, угрюмо и с раздражением прикрикнул на нее:
– Какая стража, дура! Подашь – сама и виновата будешь, и трактир-то спалят… Где потом я выпивать буду. Хороните потихоньку, да забудьте, что он был на свете. Это же стража адепта, кто на них попрет-то?
Матрена горестно посмотрела на труп Петьки, подняла глаза на Андрея – в ее взгляде как будто был укор: чего же ты-то не помог? У него кольнуло в сердце, но он подавил мимолетную жалость к погибшему и встал со своего места.
– Матрена, давай я оттащу его на задний двор, положу у дровяного сарая, а утром уже захороним – не в темноте же копать?
– Оттащи… – опустошенно проронила Матрена и побрела на кухню.
Клиенты уже вовсю веселились – ну убили кого-то, так что же теперь, плакать, что ли? В городе каждый день кого-нибудь убивают. А тут кормят хорошо и вино не сильно разбавляют, что же теперь, прервать веселье?
Андрей взял труп Петьки за ноги и потащил в подсобку, потом по длинному коридору к выходу на задний двор и по земле к навесу у дровяного сарая. За парнем оставался длинный кровавый след, кровь текла изо рта, из ушей, из носа, трудно было даже разглядеть у него человеческие черты.
«На славу постарались уроды! – с горечью подумал Андрей. – И вот так эти подонки уйдут, и все?!»
Он положил труп под навес, задумался, потом решительно взял колун на длинной ручке и скользнул в темноту.
Негодяи шли медленно, они обсуждали все перипетии сегодняшнего вечера, как кто кому врезал, как захрипел вышибала, из которого вышибли дух. Тому, кто это сказал, ужасно понравился собственный каламбур:
– Вышибале вышибли дух! Я поэт! Вы всегда меня недооценивали, господа!
– Да, признаю, в тебе таится поэт, Шартан, когда-нибудь ты станешь главным стражником, тогда не забудь меня! – пьяным голосом подхалимски поддержал один из его соратников.
Андрей так и не понял, как связаны способности к поэзии и продвижение по службе, да и не было у него желания разбираться. Он бежал легкими прыжками, догоняя беспечных стражников – ну как можно подумать, что кто-то нападет на таких великих бойцов? И «великие бойцы» не сомневались – никто не посмеет. Это было их ошибкой.
Колун с хрустом разбил голову одного из них и обратным движением – грудь. Не помогли ни дорогая кольчуга, ни рефлексы фехтовальщика – колун проломил грудные кости и раздавил сердце.
Трое оставшихся начали выдергивать из ножен сабли, один не успел – колун переломил ему ключицу и раздробил шейные позвонки, другой все-таки достал и прикрылся саблей, глупый. Он думал, что фехтовальные приемы позволят ему отбить полупудовый колун, несущийся ему в голову со скоростью снаряда, его дорогая, украшенная золотом сабля со звоном переломилась, а голова лопнула, как гнилой арбуз.
Остался один, но самый умелый, он стоял в стойке и пытался достать Андрея колющими выпадами, которые тот с трудом блокировал рукоятью колуна, который совершенно не годился для фехтования. Совсем туго стало, когда стражник ускорился и стал наносить и колющие, и рубящие удары, от которых Андрей еле уворачивался.
Неожиданно Андрей наступил на что-то и чуть не упал, едва не попав под удар противника. Он взглянул – это была сабля, вышибленная из рук одного из негодяев. Андрей молниеносно наклонился, схватил ее и следующий удар врага встретил клинком.