Мона Ли. Часть первая - стр. 33

Инга Львовна, так же, как и Пал Палыч, оттягивала разговор с Моной Ли о том, что на съемки та не поедет. Мона Ли жила ожиданием чуда, растрепала всем подружкам, что скоро ее будут снимать в настоящем кино, и она поедет в Москву, и – ой, девочки! Я буду играть принцессу! Девочки давили в себе зависть, выходило плохо, но в детстве неискренность легко спрятать за милой улыбкой и поцелуями, – чмок-чмок – в щечку, ой, Моночка, ну конечно-конечно! Кому, как не тебе? Ты же у нас самая красивая (со вздохом), и в сторону – подружкам – ой, вся из себя выпендривается! И чего в ней нашли? Глазищи в пол-лица, разве это красиво, правда, девочки? И девочки, хором, – ой, ну Наташ! лучше бы тебя пригласили, ты у нас самая красивая! А вообще она все врет! – говорила самая близкая подружка Моны Ли, Галочка Белозерцева, бледная дева с унылым носом, на котором вечно висела мутная капелька – насморк, насморк, – она все-все выдумывает! И мама её жива, просто папу бросила, вот. Да ты что? – и девичий кружок смыкался, и самые фантастические слухи рождались – из ничего. Из зависти.

Костюм вышел такой, будто Инга Львовна обучалась искусству шитья кимоно с детства. Мону Ли пришлось ставить на каблучки, что еще более удлинило ее фигурку. Волосы, забранные в самую замысловатую прическу, украсили гребешками, лицо сделали белым, а глаза подвели. Даже Пал Палыч, призванный сопровождать падчерицу на школьный бал, ахнул.

– Мд-а-а, – сказал он про себя, – советское кино потеряло много!

Впрочем, Эдик так не считал. Неделю киностудия гудела, рассматривая фотографии Моны Ли. В комнату съемочной группы «1000 и 1 ночь» заглядывали все, кому не лень – от костюмеров до народных артистов. Ахали. Итальянка? Француженка? Нет-нет, что-то неуловимо восточное – кто она? – Аграновский, сознавайся! Что-то от Одри Хэпберн? Скорее, молодая Джина?

– Не знаю, откуда ты её выкопал? … но тут бриллиант чистой воды, – сказал режиссер фильма Вольдемар Псоу. – Эдик, она нам нужна. Мы отснимем ее сейчас, и потом – через пару лет. Или сделаем заявочку на сериал? Ради одной этой девчонки… Мона Ли… Лети, и без нее не возвращайся.

– Там папаша ни в какую. – Эдик вертелся в кресле-рюмке вишневого цвета. – Папаша судейский, к тому же.

– Мама? – Вольдемар перебирал фото.

– Мама… убили маму. – Эдик сделал еще оборот.

– Очень хорошо! – сказал Псоу, – то есть плохо, конечно. Ну, а с папой мы справимся. Начни пока атаковать местное руководство, а там мы поддавим.

– Йес, – ответил Эдик, и, отлепившись от кресла, нехотя пошел к телефону.

Актовый зал школы был украшен с истинно советской фантазией – пучки шариков, ленты серпантина, вечная вата – (ах, хлопок-хлопок!), нанизанная на нитку, гирлянды из цветной гофрированной бумаги, зайцы, Деды-Морозы, космонавты – яркий картон тускнел год от года… на сцене стояла елка, увенчанная алой звездой, серебряным дождиком и крупными шарами. Нарядные детки – младшеклассники – сплошь Коты в Сапогах, Мушкетеры и Факиры в колпаках, и младшеклассницы – Снежинки, Зайчики и просто девочки в кокошниках, склеенных из картона, обтянутых накрахмаленной марлей и расшитых блестками. Старшие мальчики – это костюмчики, почти все – в школьном, разве рубашечки белые, а девочки – в белых фартучках. Актеры, участвующие в новогоднем представлении, толпились в кабинете биологии, к ужасу учительницы, – ой! Цветы! Ой! Кролик! Ой! Пробирки!!! Не трогайте микроскоп! – Все волновались, толклись бестолково, девочки постарше красили ресницы и держали бигуди на голове – под газовым платочком.