Мона Ли. Часть первая - стр. 27
Актеры выходили на поклоны, прима, жеманно поводя плечами, принимала гвоздики, упакованные в целлофан, мужской хор успел пригубить за кулисами сухого, женский сцепился с костюмершей, потерявшей нитку с иголкой – зашить расползающуюся юбку солистки хора, кордебалет уже ругался с гримерами, зажавшими лигнин – но у рампы все выглядело чудесно. Эдик быстро вывинтился из ложи, выхватил у соседки букетик, со словами:
– Миль пардон, мадемуазель! Мне – позарез, – и сунул ей трешку в руку. – Пардон, пардон! – кричал он, двигаясь наперерез толпе, спешащей в гардероб, очень нужно! Пустите режиссера! Пресса! Пустите, девушка, целую ручки! О! тыща извинений, – и Эдик был уже около бархатного барьера перед оркестровой ложей. Развернувшись к сцене спиной, он мгновенно выцепил взглядом белоснежную Мону Ли и Ингу Львовну в строгом костюме, с шелковым легкомысленным шарфиком. Оказавшись рядом, он локтем отодвинул рукоплескавших зрителей, кричавших – «Горынин! Браво! Михайлова! Браво!», и ухватил Ингу Львовну за сухонькую легкую руку и припал к ней губами, подняв глаза вверх.
– ВЫ КТО? – завопила Инга Львовна от ужаса. – Вы что делаете? Отпустите немедленно мою руку!
– Дорогая, – застонал Эдик, – не гоните меня! Не отвергайте! Нам просто необходимо поговорить, прошу вас, – и он потянул ошеломленную Ингу Львовну, державшую Мону Ли за руку, вперед, влево и к заветной двери, на которой было написано кратко «только для работников театра». Фойе шумело, крутило номерки на пальцах, морским прибоем шли волны зрителей штурмовать гардероб. За дверью служебного входа было тихо. Мона Ли раскрыла рот от изумления. Шли балетные, натянув шерстяные чулки, отчего воздушность и легкость исчезла, а походка на стопу делала фигуры приземистыми. Яркий грим вблизи выглядел фантастически странно, будто все надели карнавальные маски. Пахло сладковатым гримом, потом, дешевыми духами, пылью и краской.
Эдик распахнул дверь с табличкой «Дежурный администратор», втолкнул туда Ингу Львовну и Мону Ли, жестом показал на диван, сам уселся в вертящееся кресло, хлопнул полноватой ладошкой по выключателю лампы, сложил руки под подбородком, и сказал:
– Меня зовут Эдуард. Михайлович. Аграновский. Я – режиссер киностудии «Госфильм». Я командирован в ваш прекрасный город с тем, чтобы сделать предложение… Простите, ваше имя-отчество? Запамятовал!
– Инга Львовна, – строго произнесла пожилая дама и потеребила шарфик у горла.
– Чудесно! Ингочка Львовна! Чудесно! Вот – вы, как я догадываюсь, мама этой крошки?
– Я – бабушка Моны Ли, – с достоинством сказала Инга Львовна, разгадав грубую лесть, – незачем убавлять мне мои годы. Я прожила их так, что мне не стыдно!
– Конечно, что вы? Кто бы усомнился? Но вы так молоды, так обворожительны! И кто наша внучка? Как вы сказали – Мона Лиза? Это кличка? М-м-м-м, я дико извиняюсь, это – шутка?
– Так меня зовут дома, – сказала Мона Ли, – а вообще я – Нонна. Нонна Коломийцева.
– А-а-а-а, – ну, это меняет дело! – Эдик вытащил из-за спины коробку конфет «Красный Октябрь», сдернул ленту, щелчком сбил крышку – угощайтесь, разговор будет долгим…
Мона Ли взглянула на бабушку.
– Можно конфетку?
– Да-да, бери, – Инга Львовна была растеряна. – Прошу вас, Эдуард… Михайлович – не задерживайте нас. Папа всегда волнуется, если мы запаздываем.