Мона Ли. Часть первая - стр. 22
– Лева, умоляю, – Пал Палыч сделал кислое лицо, – так мы дойдем до клизм – я прошу прощения у дам! Разлей, а? Невзирая на утро?
Мона за время болезни превратилась буквально в щепочку, обугленную спичечку – ее прекрасные волосы сбились, а ручки были так худы, что, когда Мона подняла чашечку с какао, все буквально бросились – поддержать.
– Вы не пугайтесь, – сказала Мона Ли спокойно и разумно, – все в прошлом. Я ведь слышала всё, что вы говорили, когда сидели у меня в больнице. Особенно Лев Иосифович… по ночам рассказывал палатной сестре. Лёва густо зарделся:
– Я думал, что она в коме? В таких случаях никак не реагируют на внешние раздражители!
– Ох, Левушка, – Инга Львовна тоже не отказалась от рюмочки. – Ваши внешние раздражители приводят в состояние вибрации весь город Орск!
– Скажете тоже, – Лёва был окончательно смущен, – ну, вас послушать, я таки просто – Казанова! – Рассмеялись, расходились из-за стола неожиданно мирно расположенные, даже Вова не отправился на вокзал, а ограничился тем, что заказал межгород с Москвой.
В комнате Моны Ли раздернули шторы, открыли форточку, и Мона с наслаждением нюхала воздух, пахнущий первым снегом. Осторожно поднявшись, она подошла к окну и выставила в форточку руку – на ладонь садились снежинки, она подносила их ко рту, глотала растаявшую воду – и улыбалась.
Ни в какую школу, Мона Ли, конечно, не пошла. Пал Палыч в субботу был вызван к директрисе. Обширная толстая тетка с громовым голосом, бывшая надзирательница женской тюрьмы под Оренбургом (пару лет назад она была ранена на утренней поверке зечкой – заточенная ложка вошла ей в левый бок. Зечка пошла под вышку, а Анфиса Николаевна, потеряв селезенку, была направлена в народное образование. Дисциплина везде нужна, – сказали в райкоме партии, – а в школе даже больше, чем в тюрьме). В принципе, бабой она оказалась неплохой, выбила хорошие школьные обеды, организовала кружковую работу и подняла дисциплину на уровень недосягаемый.
– Пал Палыч, – директриса вертела на столе папку с синими тесемками, – вы нас-то поймите? На прошлых уроках, как учительница начнет читать, ну – текст любой, будь там слова «мама», «поезд», «вагон» – все. Истерика. И у всех девочек начиналась тут же. – Анфиса вздохнула, между зубов застряло мясное волокно из щей и теперь досаждало ей, – а потом это… кровь носом, обмороки. Такое горе. Я разве не понимаю? – Пал Палыч сидел на самом краешке казенного стула и теребил в руках шляпу – ту, свадебную.
– Но как же образование? – спросил он робко, – она же отстанет? Мы только две четверти смогли пройти…
– Прошли, прошли, – директриса развязала тесемки – вот. Неуд, уд, неуд, неуд – только по поведению «хорошо». Я её формально перевести не могу.
– Так что делать-то? – Пал Палыч слушал шум от беготни десятков пар ног в коридоре, – я же не могу ее сам учить?
– А мы на дому тоже не можем, – резко сказала Анфиса Николаевна, – у нас только к инвалидам ходят. Кто лежачий. Давайте я вам правду скажу – отправляйте вы её в «Лесную школу». Они там умеют работать с ущербными… простите, с больными, простите… ну, с психикой у нее не в порядке, – едва не плача сказала она, – вот, анам-нез, – прочла она по слогам.
– Вы её отчисляете? – Пал Палыч был не в силах терпеть эту муку.