Мона Ли. Часть первая - стр. 14
Пал Палыча вызвали на опознание телефонным звонком. Ничего не сказав ни матери, ни Моне, теплым ласковым сентябрьским утром, поднимая заплетающимися ногами вороха неуместно ярких в этот день листьев, он, нагнув голову, вошел в старое здание морга. Милицейские почти все были ему знакомы, пожимали сочувствующе руку, хлопали по плечу, держитесь, Пал Палыч, такое горе, кто бы мог подумать. Я бы мог, сказал сам себе Пал Палыч, я бы давно хоть в розыск мог объявить. Я все мог. Вопрос в том – почему не захотел… Формальности были соблюдены, оставался неприятный и опасный разговор со следователем, как раз с тем, который и направил в суд дело Марии Куницкой. К следователю вызвали повесткой, Пал Палыч явился вовремя, его промариновали в коридоре – стоя, ждал. Чтобы был в курсе, чем грозит… Следователь был молод, держал себя развязно, хамил в открытую, пугал – и, увы, сам Пал Палыч сознавал, насколько шатко было сейчас его положение.
– Так, – следователь пододвинул листок к Коломийцеву, – прошу описать, с первого дня знакомства и до того момента, как вы не обнаружили гражданку… а, ну уже Коломийцеву – дома. – Пал Палыч начал писать торопливо, путаясь в датах, да и как вызволить из памяти эти годы жизни с Машей, если они были заполнены если не благополучием и счастьем, то хотя бы размеренным, общим бытом, иллюзией покоя, и, главное – в этих трех годах была и росла маленькая Мона Ли. – Да, кстати, – следователь повертел карандаш в пальцах, – необходимо вызвать свидетелей – вашу мать, Ингу Львовну Вершинину, и дочь… Татьяну Коломийцеву, и приемную дочь…
– Оставьте ребенка в покое, – резко сказал Пал Палыч, – Нонне семь лет! Вы лучше меня знаете законодательство и процессуальный кодекс!
– А ты мне тут не указывай, кого звать, а кого не звать, не на именинах твоих, слышишь? – заорал следователь, – сейчас в предвариловку как миленький загремишь! Когда исчезла твоя жена, что же ты не побежал в милицию, а? Не побежал… Значит? Да что угодно – значит! Конфликт, а еще что хуже может быть? Сбежала! С другим! А ты из ревности ее преследовал, так? И нарочно устроился на вагонозавод, так? Я тебя прижму, сукин сын! Ты у меня под вышку пойдешь!
Пал Палыч молчал. Он прекрасно понимал, что хватит щелчка пальца, чтобы его, бывшего судью, сына осужденного врага народа, мужа осужденной условно гражданки – запереть на срок, который он сам, колеблясь, все же выносил в приговоре суда.
Под подписку о невыезде отпустили неохотно, и Пал Палыч едва живой добрался до дома. Инга Львовна уже привела Мону Ли из школы и кормила ее обедом, как обычно – со стонами:
– Бабушка, я не буду эту гадость!
– Это не гадость, а молочная лапша!
– А я ненавижу молочную лапшу!
– Выйди из-за стола и отправляйся учить уроки!
– Не буду!
– В угол!
– Не буду-у-у-у-у-у!
– Паша, прошу тебя, я не могу с ней справится! – Пал Палыч, собравшись с духом, вышел на кухню.
– Оставь её, мама, пусть идет учить уроки. Мона, я прошу тебя! – что-то в его тоне было такое, что Мона Ли свела брови в четкую линию – будто два темных зверька сцепились на переносице, а глаза её, становившиеся в плаче совсем светлыми, будто ограненными радужкой, наполнились слезами. – Ну, что ты, что ты, Мона, деточка, не надо, Пал Палыч прижал девочку к себе.