Молвинец - стр. 13

Все!

Все неутешны!

О, сколько гвоздей вбили вы в мои звуки!

В распятые хрипы!

Я голос распела

до чистого слога! Сердечного стука!

О, храм мой пронзительный! Солнечно-белый!

Пусть все Геростраты поют пепелища!

Зовут пепелища! Несут запах гари!

Чужое пускай, словно стая не ищет,

голодная, волчья, где твари по паре.

Мне кредо сегодня – познанья и знанья!

Где ваши погибели. Наших не будет.

Безумный Нерон – в Риме! А не в Рязани.

В Москве Берлиоз с головою на блюде

А вы… впрочем, мне ли топить ваше масло?

А вы… впрочем, мне ли судить Герострата?

Мне так нынче ясно, парнасно, пегасно.

И места под солнцем – всем хватит.

***

Мы вдвоём бы открыли одну комету,

Лексель! Запишите меня в эпигоны,

призовите меня, как воровку, к ответу,

во свидетели публику здешнюю. Полно,

не стесняйтесь! Ещё социальные сети

и клеймо на плечо мне, тавро из дракона.

Я с рожденья гонима. С рожденья в ответе.

Ибо, кто так ярчайше блистает – виновна.

Красота – это грех. Не спасение! Сразу

говорю: возжигаюсь сама, чтобы – в топку.

Никого не волнуют душевные язвы.

Просто к плахе – верёвку.

Мне с открытьями больно. Без них мне больнее.

Я просыпала крик. Разлила сок гранатный

в подражанья, мимезис, в покражу идеи,

в переплавку, в потраву, шестую палату.

А комета моя – лишь фальшивое солнце,

посияло и хватит! Теперь нас с тобою

через сто микроскопов и тридцать червонцев

пропускать каждый раз будут перед толпою.

Проверять будут: нет ли в нас примесей чьих-то!

А Святые отцы будут тыкать перстами.

Мы с тобой – преступленье. И, крадучись, тихо

во сияющий эллипс. А что же вы сами

в Пастернаке увязли, что клюква в болоте,

в Бродском, словно в крови, перепачкали руки.

Прислоните пылающий образ в полёте

прямо к телу, ко мне – прожигающей муки!

«Ни сумахи, ни разума!» – скажут Святые

и уйдут, оставляя мне запах лаванды,

троекратно крестясь.

Я свои запятые,

как заклятья затем загонять буду в гланды.

Закрепляя сквозь горло столетья иные,

Валаамским певцам наслоившись на ноты.