Молитва к Прозерпине - стр. 32

Сенаторы! Эти благороднейшие и суровые наследники первых отцов отечества! Вот смех-то, Прозерпина! Ха! И еще раз ха! Говоря о коррупции, в Риме всегда приводили в пример древние азиатские сатрапии[21], но я уверяю тебя, дорогая Прозерпина, что самый жестокий восточный царек не поверил бы, насколько пороки, низость, алчность и корысть укоренились в римском Сенате. «Я прибыл в самый великий город мира, – сказал один из наших врагов, посетив Рим, – и во всем этом чудесном городе нет ни одного человека, ни одной живой души, которая не была бы выставлена на продажу». Ну хорошо, допустим, он не был знаком с моим отцом, но его оценка в целом совершенно справедлива.

Именно так, дорогая Прозерпина, было устроено управление римским миром, моим миром, перед самым Концом Света. Грабеж был нормой, а лицемерие – штандартом.

Вернемся, однако, на виллу на окраине Утики, где я ужинал.

– Я прекрасно понимаю, что пропретор Нурсий – человек недостойный, немногим лучше Катилины, – признался я, обращаясь к Сервусу. – Тем не менее это не имеет никакого отношения к истории с мантикорой: если бы такое чудовище действительно появилось здесь, он бы об этом знал.

– Патриции живут в одном мире, а плебс в другом, – заметил раб. – Люди благородные часто просто не видят того, что для простолюдинов обыденно и естественно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты, например, не верил в ахий. А сейчас смотри: одна из них делит с тобой ужин.

Он был прав: по другую сторону триклиния сидела на земле Ситир, медленно жевала и, казалось, пропускала наши слова мимо ушей.

Хотя Сервус довольно часто позволял себе дерзкие выходки, он обладал быстрым и ясным умом, и поэтому я прислушался к его совету. В зале находилась пара рабов из дома Нурсия, которые были предоставлены мне для услуг. Я обратился к ним.

– Эй, вы, послушайте, – спросил их я. – Вы когда-нибудь слышали разговоры о мифическом существе, которое зовут мантикорой?

Я ожидал, что они ответят отрицательно и таким образом вывод Сервуса будет опровергнут. Однако, к моему изумлению, оба почти в один голос сказали:

– О, конечно, доминус!

Один из них добавил:

– Всем известно, что некий юноша совсем недавно видел мантикору.

– Это было на юге, доминус, в пустыне, – уточнил другой.

– В пустыне?

– Мы здесь называем пустыней все степи за пределами города, где никто не живет, – уточнил он. – Это было отвратительное чудовище с четырьмя лапами, черным туловищем и человеческой головой. Вместо кожи у него змеиная чешуя, а в пасти – три ряда клыков.

Меня уязвило, что Сервус оказался прав, и я на минуту растерялся, не зная, что сказать, но потом попытался возразить.

– Все это бред и глупые россказни! – воскликнул я и обратился к двум рабам Нурсия: – Послушайте, этот юноша, который видел мантикору… он, конечно, знакомый одного вашего знакомого, правда? Слухи всегда распространяются так: все говорят о свидетеле, но никто его никогда не видел. Да, слухи подобны источнику: все пьют, но никто не знает, откуда в нем берется вода.

И тут в наш разговор вмешался Сервус и задал двум рабам очень простой вопрос:

– Это так?

– Все знают юношу, который видел мантикору, – возразили рабы, словно хотели выставить меня на смех. – И вид чудовища так напугал беднягу, что он бросился наутек и больше не возвращался в те места. Сейчас он бродит где-то в порту. Это молодой пастух по имени Куал.