Молитва из сточной канавы - стр. 58
Это напомнило ей верхотуру в доме у тети Сильвы. Задняя лестница поднималась на старые мансарды. Их построил некий былой обитатель, а при нынешнем хозяйстве они оказались излишни. Те помещения были доверху набиты странной, диковинной утварью. Там валялся старый фермерский инструмент, старинные книги, старинные сокровища, раскиданные и притягательные. Некоторые орудия были острыми, ржавыми, и Сильва велела ей там не лазать. Маленькая Кари лежала в своей спальне и мечтала о чудесах запретных мансард, но когда позже она в самом деле забралась наверх, отперла дверь и заглянула туда, то ничего не нашла, кроме пыли и рухляди. Ребенком она поверила в то, что с ее появлением какая-то душа или сущность покинула чердак. Слишком хрупкое чудо не снесло вторжения, а может, она пришла неподготовленная и без подношений, поэтому нечем было соблазнить его остаться. Теперь у нее такое же чувство: она на пороге чего-то страшного, и вместе с тем хрупкого и изумительно-неземного.
Онгент бродил в темноте. Послышался стук, когда он рассадил колено о столик.
– Ай! Уй, уф-уф. – Он дохромал до окна, распахнул его. Кабинет затопил свет. Ожидание чудес пропало, его вытеснило другое чувство. Она открылась, и ее обнаружили! Она сморгнула, перед глазами мельтешит после вспышки: насекомые, с ее кулак, извиваются на столе, пришпиленные сверкающими копьями. На самом деле их нет, как нет и лиц, что пристально вглядываются в окно позади Онгента. Наверное, это череп сделал ее более восприимчивой к невидимым силам.
Ученый тяжело опустился к ней на диван.
– Готова, Кариллон?
Она закрыла глаза, зажмурила плотно-плотно, до боли. Когда огляделась снова, наваждения пропали – только Онгент сидит и держит светящийся череп, на лице заботливое беспокойство.
– Да, давайте попробуем.
– Возьми-ка этот талисман, пожалуйста. Не отпускай. – Он вручил ей череп. Ладоням горячо. Тоненькие завитки загадочной, тайной энергии с потрескиванием выползли из глазниц и обвились вокруг ее пальцев.
Онгент пробормотал несколько слов. Ничего не случилось. Он приладил медный инструмент, открыл флакон с едким снадобьем и смазал гладкую макушку черепа, а потом попробовал снова.
И опять ничего.
– Должно ли что-то…
– Ш-ш.
Онгент встал, прошелся обратно к окну, погруженный в раздумья. Уставился на город.
– Не отпускай череп, – приказал он.
Она сидела на месте, глупо сжимала череп, прислушивалась к отзвукам университетского двора за окном и к тяжелому дыханию Онгента. Ничего продолжало тянуться.
Потом оно ударило ее, потащило вниз и одновременно вверх. Она увидела город под дюжиной разных углов, и виды перекрывались. Крошечные многоногие существа ползали по ее костям. Вода плескалась в ее желудке. Ее левая рука в огне, зато правая – здесь, на черепе – невредима. В ушах вопят и ревут голоса. И это она не вся, ее больше, чем полагалось, словно есть конечности или органы, о которых она не ведала вовсе, есть хвост, что разматывал кольца и тянулся глубоко вниз, в темноту.
Взор становится отстраненным и спутанным. Сейчас Кари глядит из глазниц черепа в своих руках, глядит на собственное лицо. Ее рот шевелится, слова проклевываются, как жирные личинки, но ушей у нее нет, и она только смотрит. Не узнает себя в серой рясе студентки, с чистым лицом и причесанными волосами. Шрамики горят неестественным светом. Она хочет закричать, выпалить себе страшное предупреждение, но у черепа челюсти – и то нет. Онгент вырастает позади Кари – позади нее, миг вне тела, – и она уже забывает, кто такая сама, растворенная в этом потопе. Он кладет ей руки на плечи, что-то шепчет – ей или той твари, что говорит ее ртом.