Молчание Апостола - стр. 14
Слово «жизнь» вернуло его мысль к теме дискуссии.
– Рыжие или не рыжие, старина, но во всех этих случаях – вода жизни. Уисге Беатха! – Сэр Артур поднял тамблер, наблюдая, как преломляются в нем огни старинной люстры. Поднял и замер, словно окаменев.
Робертсон тут же отшвырнул в сторону поднос, который бесшумно упал на густой персидский ковер, и двумя быстрыми шагами оказался напротив хозяина, который продолжал сидеть, окаменев, со стаканом в руке. Он был абсолютно неподвижен, только веки его дергались как сумасшедшие.
Дворецкий одним движением достал из нагрудного кармашка эластичную пластиковую палочку, которую вставил МакГрегору между зубов. В прежних приступах боссу не случалось ломать зубы или прикусывать язык, но осторожность не повредит, рассудил Робертсон. У них в тюряге тоже был эпилептик, но тот все проделывал как в кино: падал на пол, пускал пену изо рта, корчился словно в пляске святого Витта, ломал зубы, сжимая их, и однажды все-таки откусил себе кончик языка.
У сэра Артура это происходило совсем иначе. После приступа этой странной эпилепсии он иной раз даже не помнил, что с ним было, порой нес какой-то бред о драконах, чертях и прочей нечисти. Но ни судорог, ни падений. Чаще всего МакГрегор выходил из приступа так, словно ничего не произошло. Возможно, в его восприятии так оно и было. Впрочем, дед Артура начинал тоже вот так, в меру спокойно, но к концу жизни был уже классическим эпилептиком, как тот цыган, с которым Джеймс сидел в Инвернессе.
Еще Джеймса поражала совершенная, каменная неподвижность хозяина во время приступа. Прошло минуты три. Веки Артура приподнялись.
Он по-прежнему любовался жидкостью в стакане и спокойно, как ни в чем не бывало, произнес:
– Ну и как же еще можно назвать этакую красоту? Только «вода жизни», друг мой, только так.
Он поднес виски ко рту, но едва сделал первый глоток, как зазвенел колокольчик парадной двери. Артур услышал бормотание, потом низкий баритон Робертсона произнес: «Пять фунтов более чем достаточно, паренек», и дверь захлопнулась.
Артур поставил тамблер на стол и забарабанил по деревянной поверхности, припевая:
– Тащи сюда, тащи сюда, тащи сюда!..
Дворецкий сорвал с посылки дешевую оберточную бумагу, под которой скрывалась плоская коробка, обитая бархатом.
Но прежде чем сделать это, он посмотрел на адрес отправителя и сказал:
– Это пакет от фирмы «Лайон»…
– «Энд Тернбулл»! – весело закончил за него Артур. – Ну живей, живей, сюда его, сюда!..
Он буквально выдернул коробку из обертки. Синий бархат с золотым тиснением: «Манускрипт о кровной вражде между кланами МакГрегоров и Кэмпбеллов».
– И сколько же вы за это отвалили… прошу прощения, заплатили, сэр?
– Во-первых, ты когда-нибудь слышал, что такое любопытство может негативно отразиться на твоем жалованье, Джеймс? Во-вторых, размер моего наследства позволяет мне забить всю библиотеку такими же раритетами, да еще и в багажник «Ройса» напихать. В-третьих, отвалил я за него буквально несколько пенни. Лайон и Тернбулл – я это выяснил, и не спрашивай как – выставившие эту драгоценность на аукцион, предполагали получить за манускрипт тысячи три фунтов. Я кое-что знаю о том, сколько мелочи звенит в карманах Кэмпбеллов, а посему дал знать, что готов дойти до десяти тысяч, и посадил в аукционном зале своего человека, который мгновенно перебивал любое предложение Кэмпбеллов. Результат – почти даром. Семь с половиной тысяч, старина, каких-то семь с половиной! А теперь скажи, где твой классический стакан для виски?