Мои молодые годы - стр. 20
А вообще мы на лыжах катались с сопок. Плохо, что в Забайкалье снега почти нет. Часто скорость гасила старая желтая трава. Кататься было интересно, ничем не хуже, чем в Куршавеле, только сноровки требовалось больше: все же мы катались не на горных лыжах, а на простых деревянных; одевались не в пуховые костюмы, а в фуфайки, шаровары и штаны с начесом, шапку-ушанку и обычные вязанные рукавицы. Если уж не удержался, то летишь кувырком. Еще и лыжи переломать можешь.
Катались обычно в районе Глинки, там сосенок хоть пруд пруди. Сейчас Игорь на самодельном сноуборде катается в районе Алеура. Благо, машина позволяет в лесистую местность уехать.
Кстати, на разъезде Алеур командующий красными Шилов ответил японцам на их замечание, что, дескать, у партизан винтовки японские, следующим образом: «Были ли у неприятеля, а у нас-то будут!» Чем не интерпретация слов А. Невского? Наша, забайкальская.
Катались и на салазках. Это что-то вроде саней, только полозья у них покрепче (из металла) и настил деревянный. Становишься на колени и с помощью пик движешься по льду вперед. Катались на Станционном болоте, где внизу была куча мазута – сбросы от депо, но больше на своем болоте, вблизи КБО. Однажды, помню, я провалился под лед, домой не пошел, ждал у Сереги Емельянова, пока высохнет одежда.
Еще скажу про футбол. Это был мой любимый вид спорта. Играли на дороге, потом на площадке школы № 63. Я не был хорошим игроком, посему основное мое место было в защите. Но я всегда убегал вперед, пытаясь любыми способами забить мяч в ворота соперников. По беготне я занимал ведущее место и на всех матчах играл до последнего, поэтому и попадал во все сборные в местах, где учился и работал. Вообще у нас в поселке была звезда – Тимка Тартынский. Вот он был игроком от бога: умный, видящий поле, с выверенными длинными передачами и отличным ударом. Талантливый был парень, но судьба у него не сложилась…
Одну игру, может, самую главную, я не могу не вспомнить. Это игра в войну, где фашисты бились с русскими. Мы сами делали луки, пистолеты, гранаты и автоматы из дерева и воевали в ограде и за ее пределами. Мы, дети фронтовиков, хотели тоже поучаствовать в войне, победить соперников. На войну надевали пилотки, солдатские ремни с бляхами, кобуру – в общем, тогда этого «добра» хватало. Даже награды отцовские никто не запрещал брать. Дядя Коля Рахманинов называл их погремушками. Вечером, после битв, мы собирались, и я начинал рассказывать о войне, разведчиках и героях. Сразу признаюсь, что я придумывал истории на ходу. Хотя начинал рассказывать о том, что читал, но фантазия заводила в такие дебри, что рассказ приходилось продолжать на следующий день. Может, из-за этого меня и прозвали Пушкиным. Хотя в деле рассказов со мой мог соперничать Шевелев-младший, который погиб в Киренске, спасая девочку… Рассказывал он страшные истории, как будто чуял свою судьбу… Мои же герои всегда побеждали.
Оба брата Шевелевы были отличными во всех отношениях. Умные, друзья отличные. Со старшим, Виктором, мы особенно сдружились и проехали на велосипедах не одну тысячу километров. Гоняли на скорости, а однажды решили спуститься с Глинки прямо на переезд. Средний угол спуска там был градусов 35. Даже мотоциклы не спускались, потому что перед переездом наклон сопки составлял градусов 45, а от подножья сопки до переезда было всего метров 100. Первый раз я разбил велосипед, попав в овраг – бывший окоп. Зато во второй раз я вылетел на переезд. Он был закрыт, шлагбаум опущен, по второму и восьмому путям вот-вот должны были пройти два состава. Мне было некуда деваться. Я рванул со скоростью 25–30 км/ч через линии и успел проскочить, только оба колеса испортил.