Мои крылья - стр. 5

А я быстро заморгала, чтобы не дать волю слезам. Я должна быть сильной, хотя бы такой же сильной, как мой сын.

Больше года назад мой мальчик упал с обрыва и повредил спину. Маг, которого я вызвала, сказал, что он никогда не сможет не то что ходить, а даже сидеть. Но Стэнли подслушал разговор и сделал все, чтобы нам было легче пережить эту беду.

Он научился сидеть, а еще прикрепил к стулу колесики, стесал в доме все пороги, и теперь мог пусть неуклюже и отталкиваясь палкой, но передвигаться по дому самостоятельно.

Как он стесывал пороги, я даже думать не хотела – душа обливалась кровью.

- Обедал? – спросила я, отвлекаясь от грустных воспоминаний.

- Тебя ждал.

- Хорошо, - улыбнулась я, - сейчас сварю пюре и подогрею котлеты. Будешь?

- Ладно, – его глаза, сверкнув, потемнели с голубых до синих, но через секунду вернули себе привычный цвет.

- Сейчас, мой дорогой, - я поспешила к себе в комнату переодеться.

Двери не закрывала, сын не заглядывал ко мне, предварительно не окликнув, даже когда был совсем маленьким. Сейчас ему девять, и он считает себя настоящим взрослым мужчиной. А взрослый мужчина ведь не будет подглядывать в комнату к любимой женщине. Так когда-то мне заявил Стэнли, и так и поступал, кстати. Он из тех редких мужчин, у кого слово не расходится с делом.

Переодевшись, я взяла картофель, быстро почистила и забросила его в закипевшую воду. Так, котлеты… Ага, все ясно…

- Стэнли! - крикнула я с кухни. - Почему ты не завтракал? Ты не девушка, тебе не надо беречь фигуру!

Я услышала, как едет по полу стул сына, а потом и его голос за спиной:

- Я не хотел, мам. Не обижайся, ты вкусно готовишь.

- Что-то в последнее время начинаю сомневаться.

Он улыбнулся, и я не смогла больше притворяться строгой. Накормила бы его завтраком сама, но я уходила с рассветом, он еще спал, да раньше и не было таких проблем. А вот уже недели две с аппетитом у сына плохо.

Завтраки игнорировал, со мной обедал, но вяло, а ужины у нас сопровождались моими долгими уговорами: ну хоть чуть-чуть, ну хоть немного, ну ради меня. С чем это связано, я не знала, но надеялась, что пройдет, к тому же, на самочувствие сын не жаловался.

- Мам, - спросил он, когда я начала расставлять на столе посуду, - а что у нас сегодня за праздник?

- Да где же праздник? – Я удивленно развела руками. - Обычная еда.

Это год назад мы о таком могли только мечтать, а сейчас простая сытная еда была не деликатесом, не роскошью. Мы могли позволить себе и фрукты, и мясо, и овощи, да и сладкое, которое у меня хорошо получалось.

- Да нет, я не о еде, - отмахнулся Стэнли. – Я слышал горн и звон колокольчиков, видел, как наши соседи переоделись в светлое и поспешили на площадь, но сколько ни вспоминал, так и не вспомнил, что сегодня за праздник. Что там?

- Там? – зачем-то переспросила я, заглянула под крышку к сырой еще картошке, убрала со стола тушеные овощи и снова вернула их.

- Мам, - напомнил о своем вопросе сын, и когда я в очередной раз шла от плиты к столу, взял меня за руку, заставив остановиться.

- Да, Стэнли?

- Что там, на главной площади?

Я не могла солгать сыну, но и правду говорить не хотелось.

Возможно, потому что я сама пока не воспринимала увиденное как правду. Возможно, потому что я мечтала скорее забыть об этом, отвлечься, притворится, что ничего не было. Возможно, потому что я слишком хорошо знала Стэнли. И себя. И обстоятельства. И невозможность что-либо исправить.