Мои. Этим все сказано - стр. 2
В последние недели мне было не до шопинга, я не успела купить нормальную обувь. А теперь… А теперь я осталась даже без сумки в роддом, которую частично успела собрать.
Виктор встаёт на ноги и я, не успев отвести глаза, чтобы скрыть факт разглядывания, попадаю в плен его карих глаз. Что-то мимолетное мелькает на лице мужчины, что-то похожее на нежность, но быстро исчезает под маской равнодушия.
А у меня предательские слезы вот-вот готовы вновь брызнуть из глаз. Но я же теперь сильная, я плакать не буду. Не при нем.
Только…
— Виктор Алексеевич, мне даже не дали вещи собрать, — не знаю, зачем я говорю об этом мужчине. Постороннему, чужому, врагу… Единственному, кто помог и не оставил меня с сыном на улице. В глазах щиплет, я заказываю глаза наверх, чтобы не расплакаться. Получается откровенно плохо.
— Разберёмся, — уверенно кивает и помогает снять мне куртку.
На мое обращение по имени-отчеству кривится, но не перечит. А я не могу по-другому.
Обнимаю себя за плечи. Даже стыдно за легкие синтепоновые куртки, в которых мы с сыном приехали. Верхняя одежда у нас тоже не по сезону. Шубка из норки, песцовая шуба и отличный комфортный пуховик со вставкой для живота остались висеть в гардеробной. Нас с Серёжкой вытолкали в том, что висело в коридоре.
Я опять пытаюсь сдержать слёзы. «Я сильная, я все смогу, я выстою» — как заклинание повторяю про себя и даже не улавливаю, о чем спрашивает Виктор.
— Ты меня слышишь? — спокойно уточняет.
— Да, я…Я слышу вас, — киваю и поднимаю на него глаза.
Высокий он, на голову выше Ильи. Нет, об этом человеке думать точно не стоит. Не сейчас.
— Я говорю, что можешь прилечь в гостевой спальне, пока не привезли ужин. Что тебе заказать? — спрашивает, уткнувшись в телефон и изучая пестрое меню на экране.
Мне же хочется скрыться в тишине отдельной комнаты.
— Не знаю, я не голодна, — пожимаю плечами. Мы стоим рядом, но я совершенно не знаю, как вести себя. Чтобы уйти, спросить разрешение, что ли? Своевольничать? Какой линии поведения этот человек от меня ждет?
Виктор хмурится, отрывается от телефона. Карие глаза смотрят внимательно и как будто осуждающе.
— Так не пойдет, Ви. Тебе надо сейчас хорошо питаться и отдыхать.
Ви. Так меня только папа называл. Для близких я Виола, для остальных — Виолетта.
Хочется поставить нахала на место, только у меня совсем нет сил. Ноги гудят. Поэтому я просто соглашаюсь:
— Да. Тогда, может, лазанью? И овощной салат. А Серёже суп. Он любит с вермишелью. И котлетки. Только не берите картофельное пюре, он его не ест. И никакого Макдональдса.
— Как я его понимаю! Терпеть не могу пюре, — искренне произносит Виктор.
Это его нелепое замечание вызывает у меня лёгкую улыбку.
— Вот. Ты уже улыбаешься. На десерт что предпочитаешь?
— Торт с орехами. Но… — Замолкаю. Смотрю в сторону на дверь ванной, чтобы произнести самое ужасное и унизительное признание, которое мне доводилось. — Денег у меня нет, — как дура развожу руками.
Все, сказала. С меня тебе нечего взять. Совсем нечего. Даже тысячи в кармане нет.
— Боже, Ви. Ты сейчас убила во мне мужчину! Я, по-твоему, не в состоянии вас прокормить?! — злится Виктор неожиданно.
Я даже опешила.
— Вы-то в состоянии, просто я до сих пор не понимаю, зачем это вам, — тихо и как будто оправдываюсь.